День без любви
Шрифт:
Когда она пришла в себя, Николай, протрезвевший, сидел на постели и курил.
– Он мертв. Сам виноват. Бросился на меня. Мне пришлось защищаться…
Ощутив неприятный холодок внутри, как тогда, когда она поняла, что Николай убил Стефана, Ирина вдруг почувствовала, что теперь настала ее очередь. Николай, тяжело переживавший свое зависимое положение от нее в случае со Стефаном, не станет прогибаться перед ней теперь, когда он совершил еще одно убийство. Он не оставит в живых свидетеля – единственного свидетеля двух совершенных им преступлений. Сколько у нее времени на то, чтобы принять правильное решение? Ведь теперь, когда у нее нет Биртана и остался лишь один Джаид, она не может потерять единственный шанс устроить свою жизнь!
Она смотрела широко распахнутыми глазами на обезумевшего Николая и думала о том, что все это расплата за те долгие месяцы женского счастья и вседозволенности, которые она позволила себе, находясь в каком-то блаженном, полубессознательном состоянии, именуемом свободой. Слишком много граней она с легкостью переступила, сделала слишком большой и затяжной глоток наслаждения, чтобы остаться живой, чтобы не захлебнуться, не задохнуться.
– Ты собираешься меня убить? – спросила она, чувствуя, как пересохло в горле. Коля-Николай, муж, мужчина, за которым она была замужем, мужчина, которому она готовила фасолевый суп и стирала рабочую одежду, мыла голову и спину, поливая из ковша теплой водой. Да, когда-то они были очень близки. Хотя, быть может, именно сейчас они близки, как никогда.
И словно в подтверждение своих мыслей, она вдруг услышала:
– Мы же с тобой не чужие люди. Я понимаю: я убил твоего любовника. Но я ненавидел его, понимаешь? Я спать не мог, представляя, как вы с ним… вдвоем…
Он сидел перед ней тихий, с печальным лицом, и никак не походил на убийцу. Так, обыкновенный мужчина, выпивший бутылку-другую ракии и теперь внезапно протрезвевший. Он вел себя так, словно Биртан умер сам, своей смертью, а Николай оказался лишь свидетелем трагедии. Да, ему было жаль этого молодого парня, все-таки он умер, но – ни раскаяния во взгляде, голосе.
– Ты хочешь мне что-то сказать? Я чувствую это. Что? Снова отнесешь тело на заброшенную фабрику? Как ты теперь будешь жить после всего, что натворил? И как ты вообще мог ударить его ножом в горло? Он же не гусь, не утка, он был живым человеком!
– Говорю же, – промолвил он уже более нервно и даже зло. – Что прошло, то прошло. Мы с тобой – родные люди, с кем бы ты ни любилась. Ты не бойся меня, я не собираюсь ничего с тобой делать. Я – не убийца.
– Может, это не ты зарезал его?
До нее только сейчас начало доходить, что она видит не сон, а реально остывающее тело своего любовника. И он никогда больше не приедет к ней из Стамбула, не привезет рассыпчатое печенье, посыпанное семенами черного лука, или сладкую баклаву, не поцелует ее на пороге, не стиснет в своих объятиях и не будет больше в ее жизни того праздника, которым и был этот красивый и восторженный мальчик.
– Мы зароем его в саду. Больше негде. Я не рискну переправлять его на фабрику. Это опасно. К тому же, говорят, ее уже купили, там ведутся ремонтные работы. Зароем у тебя, по-тихому.
– По-семейному. – По щекам ее покатились слезы. – Как же я ненавижу тебя!
– Я знаю. Тем не менее ты должна мне помочь. Найди что-нибудь, во что можно завернуть тело.
– Джаид будет искать его, он перероет весь город, ведь он знает, где Биртан.
– Скажи, как ты могла? Вот так, сначала с одним, потом с другим? Раньше я не замечал у тебя такого… не скажу, чтобы ты вела себя как монашка, но и на мужиков не кидалась, да и меня не очень-то жаловала в определенном отношении.
– Ты считаешь, что сейчас самое время говорить на такие темы?
– Надо достать нож.
Он тяжело опустился на колени перед трупом и, обмотав руку носовым платком, взялся за рукоятку, потянул. Ирина закрыла лицо руками. А когда открыла глаза, Николай протягивал ей нож, уже без платка:
– Подержи минутку.
И она взяла нож. И, когда уже взяла, поняла, что он задумал. Губы ее растянулись в холодной улыбке.
– Возьми его как следует, покрепче, чтобы лучше получились отпечатки пальцев, – произнес он с легкой усмешкой. – Ты-то мне не поверила тогда… что я не убивал Стефана, вот попробуй теперь сама убедить полицейских в том, что это не ты зарезала своего любовника!
– Коля, ты не сделаешь этого… не сделаешь… – Она отшвырнула от себя нож, он упал на пол – тяжело, страшно.
– Конечно, не сделаю. Сколько тебе можно повторить: мы же с тобой не чужие люди. Сможем договориться. Так ты согласна, чтобы мы закопали его в твоем саду?
– Да. Конечно.
– Сознайся, ты вот все никак не могла выбрать из них, двоих… – Николай носком ботинка тронул лежавшее на полу тело. – Как видишь, я помог тебе с выбором. Извини, если он не совпал с твоими желаниями. Но его отец, как мне думается, тоже неплохая партия. Кажется, он богат. И все-таки… Расскажи, как ты нашла золото? И кто знает о нем? Биртан знал?
– Прекрати! Разве сейчас нужно думать о золоте?
– О золоте надо думать всегда. Ты же думала, когда позволяла себя любить этим двоим… туркам? Или просто терпела, пока они обхаживали тебя по очереди, мечтая о том, как ты разыщешь клад? Как все случилось? Где ты нашла монеты?
– А ты откуда знаешь о монетах?
– В городе появились монеты. Узкий круг людей, в том числе и один мой человек, приближенный к приятелю Румяны, были посвящены в это. Они очень активно искали покупателя. Каждый мечтал о процентах.
Она знала, что он лжет. Монеты она продавала постепенно, и далеко не все шли через Румяну, а что касается золотых украшений и статуэток (оказалось, что это византийские статуэтки микенского периода), то покупателя она нашла в Софии. Коля же просто пытался ее разговорить, а заодно и разозлить.
– Я нашла их в погребе, где семья хранила туршию, – сказала она, чтобы прекратить этот разговор. – Спустилась следом за той женщиной, Наргихан. Мы вместе готовили обед. Она рассказывала мне рецепт туршии, предложила спуститься вниз, посмотреть.