День без смерти (сборник)
Шрифт:
Белый единорог повернул голову, повел прозрачным халцедоновым глазом. Гервасий еле справился со скачущей мушкой, и, когда снова ударил выстрел, ему почудилось, что он сам ткнул хищника стволом в бок.
Зверя швырнуло в сторону, он сразу лег и протянул лапы, но тут же подпрыгнул, перекинулся- и боком, мучительно побежал, извывая:
— Гал-лар-до-о-о!..
Он сделал несколько неровных шагов, повалился и уже не поднялся.
Белый единорог неподвижно смотрел на Гервасия, светился рог над его тихими глазами. Сердце в груди Гервасия наконец-то дрогнуло, словно
Белый единорог понуро побрел следом, нагнал Хищников, но они его словно не заметили. А в перламутровом круге поник воинственный шпороцветник, белозор погас, словно блудящий огонь на болоте, померкнул ракитник — золотой дождь. Цветущий морок исчез. Последнее, что видел Гервасий, были глаза и слезы травы.
Но сначала пропала тень.
…Гервасия вел четкий след на каменной, — осыпи. Камень был так гол и зол, что деревья сторонились его и даже многоглавый мох пятился. Но в узких следах, рядом с которыми осторожно ступал Гервасий, струилась северная линнея и нежилась камнеломка.
Он шел по следу и наконец добрался до поляны. Прохладное, нетронутое лицо той, что оставляла цветущие следы, качнулось на высоком стебле. Сонм дятлов, кукушек, сорок и синиц, не шевельнув ни единым перышком и зажав в горле свои самоцветные песни, тихо провожал Гервасия глазами. Деревья кругом стояли замерев, закинув кроны и не отрывая от небес слепого колыхания ветвей, словно бы следили движение звезд…
И тус кашкара — пьяная трава ударила в голову Гервасия. Он затопотал, забил в ладоши, заорал дурным голосом, пустился в пляс — в скок — в крик!.. Вопли его оборвали лепестки, повергли в прах летучую красу бабочек — они лежали, как брошенные при дороге цветы.
Гервасий поднял одну, встряхнул. Пыльца осыпалась с крылышка, и он увидел свое отражение в его мутно-перламутровой пластинке. Надул щеки и дунул! По крылышку пробежали трещинки, и лицо Гервасия раскололось в нем на четыре неровные, уродливые личины. А в вышине все еще шумело и кричало, и Гервасий наконец-то смог открыть глаза и уставиться в мутное оконце.
Уже разгорались далекие и холодные-костры небесные, хоровод планет рассыпался до следующей ночи с ее призраками. О сколько ликов ночи видел Гервасий за свою жизнь — в сугробах, складках сопок, в глуби Обимура, подлунной выси и в своих снах! Сны были чуждые ему, чужие, словно сосланные в его душу, и каждый раз он просыпался с привкусом крови во рту и ощущением причиненного кому-то горя…
Гервасий сполз с нар, оделся и, кинув на плечи тулупчик, толкнул дверь зимовьюшки.
Тысячи тончайших игл вонзились в глаза. Мороз! Ну и мороз! И солнце не в силах превозмочь стужу.
Ночью вдруг, с мимолетной оттепелью, ударил дождь, а под утро воротилась разъяренная зима, и метель-заметюшка заскользила по остекленелым сугробам, завилась вокруг льдистых
Гервасий закинул лицо к небу. Вроде и не вышел еще срок, совсем недавно завезли ему и продукт, и боевой припас. Хмыкнул: ну сколько он там ест! А патроны не тратит уже который десяток лет, уносит ящики в пещерку, вырытую в склоне сопки, ставит штабелем. Можно бы не корячиться, кидать пригоршнями порох, дробь и картечь в снег — тайга велика! — да боязно: а ну как взойдут по весне?
Тем временем грохот в вышине притихал: шумолет снижался. Неведомый горлопан заткнулся на полузвуке, когда летательный аппарат коснулся снега, и Гервасий услышал, как под ним хрустнул наст.
Из кабины вывалились двое в полушубках и, взламывая морозное стекло, заспешили к зимовью. Одного Гервасий знал: он всегда доставлял припасы, вот и сейчас торил по-хозяйски тропу, волоча два баула. Это был пилот шумолета. Другой оказался хлипок, но боек, с курчавой, аккуратно ползущей по круглому лицу бороденкой, которую мигом прихватил иней. На шее новичка болталась веревка с большой биркой. На бирке был его портретик.
Гость сунул свою бирку к самому носу Гервасия и зачастил:
— Вас приветствует интерпрограмма “Монстры Цивилизации”! Несколько слов для наших зрителей и слушателей.
Гервасий насупился, и непрошеный гость убрал бирку:
— Известно, что объединенное правительство Утвердило ваше право на нерушимое одиночество. Я вас отвлеку лишь на те несколько минут, которые Потребуются для разгрузки шумолета. Очередная передача программы “Монстры цивилизации” посвящена закоренелым долгожителям планеты. Мы уже побывали на плато Туюк-Су и в Новомосковской пустыне, где зарегистрированы случаи патологического долгожительства. Там мы встречались с вашими соседями по “Книге рекордов” Полунина: Протеусом Юрсусом и блаженным старцем Емелианом. Стандартный вопрос: боитесь ли вы смерти?
Гервасий молчал, глядя на тайгу. Позванивали ветви. Он-то знал, что тайга следит за ним, не давая шагу шагнуть без ее пригляду, не то что помереть!
Вынул из кармана старую, обсосанную трубку, стиснул сухими губами. Этот, из “Монстров цивилизации”, услужливо вырвал из кармана зажигалку.
Гервасий сделал отстраняющий жест:
— У меня быстрого огня давно не водится. Уголья стерегу, а новый боюсь зажигать. Как знать, что там успеет зародиться, жизнь прожить и погибнуть, во вспышке этой?
“Монстр” дернул бровью, но, похоже, был ко многому привычен.
— Хорошо, — сказал он. — Вы знаете, Гервасий, что даже лет сто назад, когда вы еще только ушли из Богородского и поселились здесь, в тайге, некоторые чудаки всерьез принимали вас за снежного человека? Я читал в старых газетах, что вы распугивали их страшным рыком. Скажите, а…
Он не договорил. Гервасий сунул холодную трубку в карман и, прямо в лицо незванцу, выходнул с Хрипом:
— Гал-лар-р!.. Галлар-р-до!..