День да ночь
Шрифт:
В другое время Опарин непременно высказался бы по поводу этого котелка без ручки. Но сейчас ему было не до каски. Он рассчитывал на пару банок консервов. Или, хотя бы, на полбуханки хлеба. Кто же отправляется в дорогу, не захватив с собой запас?!
– Мало того, что шпион, так он еще и на наши харчи явился, - окончательно разочаровался Опарин.
– Можешь не рассчитывать. У нас пусто. С собой брать надо, когда к хорошим людям идешь.
Солдатик растерянно сопел. Не было у него уже сил разговаривать с Опариным.
– Ладно, опусти руки, - разрешил
– Но стой смирно и не шевелись.
Придерживая правой рукой автомат, Опарин раскрыл красноармейскую книжку.
– Дрозд Леонид Петрович, - прочел он.
– Рядовой. Двадцать пятого года рождения. Выходит, ты уже большенький, девятнадцать лет отмахал.
Перелистал все страницы, внимательно разглядывая каждую. Прочел, какой владельцу положен размер обуви, и какой - головного убора, какое ему выдано оружие и когда принимал присягу. Потом опять вернулся к первой странице, попытался разобрать подпись. Но не разобрал. Разглядел только три буквы: "Кок..." А от последнего "к" шла извилистая закорючка.
– Документ настоящий, в нашей армии выдан, - объявил он.
– Значит, ты не шпион, а Дрозд?
– Дрозд, - сердито подтвердил солдат.
– Интересное кино...
– Чужие, которых можно было по-настоящему разыграть, попадали в расположение орудия редко. И каждый такой случай был для Опарина праздником. Со своими можно было одичать. Они все опаринские штучки знали наизусть.
– Чего сразу не сказал, что Дрозд?
– А ты мне дал говорить?
– солдатик осмелел и голос набрал.
– Ты же мне автоматом в нос тыкать стал! Руки вверх! Руки вверх!
– Нет, тут ты сам виноват, - не согласился Опарин.
– Надо было проявить настойчивость и принципиальность.
– Да, - подтвердил Афонин.
– Если бы ты так прямо и сказал, что не вражеский шпион, Опарин бы поверил. Это он у нас с виду сердитый и грубый, а душа у него мягкая, доверчивая.
– Так я же... Так он же... Так ты же...
– не мог найти слов от возмущения солдатик.
– Ладно, пусть ты и вправду Дрозд. Только Дрозд - это еще не военная специальность. Дроздом может быть каждый. А кто ты еще? Откуда ты взялся такой нервный? И зачем тебе орудие Ракитина?
– Из штаба полка я. Писарь. Старший писарь, - учитывая сложность момента, повысил себя в должности Дрозд.
– В связи с большими потерями в батареях, временно направлен, лично начальником штаба полка, капитаном Крыловым, в расчет сержанта Ракитина. Для оказания помощи и поддержки.
Что было делать с этим Дроздом? Сам напрашивался. Никто его за язык не тянул. Разве мог Опарин упустить такое?
– Для оказания помощи и поддержки?
– с удовольствием, которое не мог скрыть, переспросил он.
– Так точно!
– отрапортовал Дрозд.
– Для оказания помощи и поддержки!
Он не страдал отсутствием самоуверенности и собирался объяснить, чего стоит такой солдат, как он.
– Вот это кино!
– Опарин получал несказанное удовольствие. Это же надо, чтобы такой вот писарь, с новеньким платочком для соплей, прибыл его поддерживать. Его, Афонина и Бакурского.
–
– полюбопытствовал он, стараясь сохранить серьезный вид.
Дрозд до сих пор не задумывался над тем, какую поддержку станет он оказывать. Знал, что надо беспощадно уничтожать немецкие танки. Этим он и собирался заниматься. Другие ведь уничтожают. Сколько раз он читал об этом в донесениях, которые переписывал для отправки в штаб корпуса. Особой сложности в беспощадном уничтожении немецких таков Дрозд не видел.
– Какую понадобится!
– заявил он уверенно.
– Можно из орудия стрелять!
И тут, на свою беду, вспомнил Дрозд плакат, который висел в столовой запасного полка, рядом с "титаном" для кипячения воды. Встречал он потом такие плакаты на вокзалах и еще где-то. На плакате широкоплечий солдат в хорошо подогнанном обмундировании красиво бросал аккуратную связку гранат в противный танк с черным крестом на борту.
– Можно с гранатой на танк!
– добавил он.
– С гранатой на танк?
– переспросил Опарин. Такого поворота он не ожидал от писаря в офицерской гимнастерке и новых солдатских шароварах.
– С гранатой на танк!
– еще тверже заявил Дрозд, обиженный, что Опарин усомнился в его доблести.
– Ой, не могу!
– не выдержал Опарин и рассыпался густым смехом.
– С гранатой... на танк...
И Афонин не смог удержаться. Но смеялся он тихо, почти беззвучно. С детства перенял такую манеру у отца и деда, ценивших сдержанность и тишину.
Дрозд сердито молчал, не понимал, чего они нашли в его словах смешного.
– Слышишь, Бакурский! Смотри сюда!
– Позвал Опарин.
Бакурский повернулся, и у Дрозда подкатил к горлу комок тошноты. Он с трудом сглотнул. Лицо у Бакурского было изуродовано одним сплошным ожогом. Казалось, оно состояло из почти обнаженных, покрытых тонкой прозрачной кожицей мышц, иссеченных, исполосованных глубокими шрамами. На красном, перекошенном рубцами лице ни бровей, ни ресниц, и черные блестящие глаза казались неестественно большими.
Опарин не замечал этого.
– Посмотри, Костя, какую птицу нам прислали для оказания поддержки и помощи, ага! Дрозд называется. Личный писарь начальника штаба капитана Крылова. Чтобы с гранатой на танк! Прямо кино... Не знаю принять эту птицу или отправить обратно. Он же все танки испортит своими гранатами.
– Пусть... повоюет...
У Дрозда как будто мурашки по спине пробежали, когда он услышал хриплый, срывающийся на шепот голос. Слова Бакурский выговаривал с трудом, каждое отдельно, словно отрезал одно от другого.
– Как думаешь, Афоня? Отправить его обратно в штаб, или как?
– Или как. Двух человек не хватает. Хай у нас попасется.
История с Дроздом уже поднадоела Афонину. Его сейчас интересовали две пачки "Беломора", красовавшиеся на плащ-палатке. Вообще-то Афонин предпочитал махорку. Папиросы, в какую цветастую пачку их ни одень, против махорки не тянут. Но когда нет ничего другого, и им будешь рад.