День да ночь
Шрифт:
В любой школе методику Опарина по скоростному обучению осудили бы еще до педсовета. Но учитывая, что Опарин педагогического образования не имел и особенности фронтовой обстановки, методика эта сейчас была вполне допустимой и, вероятно, единственно возможной.
– Чего дергаешь ствол, балда?!
– возмущался Опарин...
– Кто так ствол ведет?! Кино здесь устроил! Плавно надо! Ты, вообще, соображаешь, что такое "плавно"?.. Ласково надо, как барышню по плечику поглаживаешь...
– пытался объяснить он.
– Да не так! Лопух ты, Лихачев. И дети у тебя будут
Лихачев понимал, что никакой он не командир орудия, и никакой не наводчик. Некого старшему лейтенанту к орудию поставить, он и назначил Лихачева. Пусть барахтается. Даже такой неопытный наводчик как Лихачев - лучше чем пустое место. Но решил, что станет наводчиком. И всем покажет... Еще и Опарин выручал, можно сказать - спасал. А место для учебы - лучше не найдешь. Шикарные наглядное пособия: фрицевские танки, уже готовые. Два из них - так сам и приголубил. Лихачев старался делать все, как учит Опарин. Не очень хорошо получалось, но очень старался...
– Вот так...
– чуть ли не впервые, почти похвалил Опарин.
– Повел... повел...
– И куда ты повел?.. Ну что с тобой делать? Афоня, посмотри как он ствол задрал. Он из нормальной пушки зенитку сделать хочет. Так ни одного же самолета поблизости нет. Дай этому художнику по шее, Афония, может соображать начнет.
– Не могу, - отказался Афонин.
– Для этого встать надо, а у меня нога не работает.
– И я не могу. А надо. Ну что с ним делать?
– Это он без привычки, - объяснил Афонин.
– Погоняешь его часик-другой, научится.
– Что ты, мазила, уставился на меня, - вернулся к нелегкому процессу обучения и воспитания Опарин.
– Ты на уровень смотри. Тебе не по самолетам стрелять... Поставь на нуль и держи. Чего ты на него уставился? Я тебе сказал: поглядывай... Даю установку: дистанция триста метров! Да не спи ты! Ставь прицел... Теперь прикинь упреждение на три корпуса и веди... Не дергай а веди... Повел, повел... Огонь!
Лихачев определял дистанцию, устанавливал прицел, устанавливал уровень, старался плавно вести ствол на корпус впереди танка, на два корпуса, на три корпуса...
– Все, кончаем это кино, отдыхаем, - решил Опарин.
– Измаялся я с тобой, Лихачев. Послушаешь тебя, вроде, совершенно нормальный мужик. А как к пушке подойдешь, сразу бестолковым становишься. Заруби себе: для начала, надо точно усечь расстояние и на прицел его. Ошибся на сотню метров - будешь палить в белый свет. А он со второго снаряда тебя достанет.
– Для того, чтобы раскрыть мне эту истину ты сюда и притащился?
– Лихачев присел на станину: отдых - есть отдых, можно и посидеть и потрепаться.
– Все нормальные раненые устроились на КП, ждут, пока их в госпиталь увезут. А тебя сюда на мою голову принесло. До чего мне в жизни не везет.
– Ты, Лихачев, еще совсем зеленый. Пушку испортить можешь или стрелять не в ту сторону станешь. Я тебя и учу. Превозмогаю боль от ран и учу. Оценить должен.
– А я тебя звал?
– Ты не звал. Старший лейтенант приказал за тобой присмотреть.
– Чего это за мной присматривать?
– Чтобы зазря не погиб. "Мне, - говорит, - этот тощий Лихачев нужен живым. У меня, - говорит, - в автобате большие потери, я его после боя в автобат заберу. Полуторку дам, и будет он возить генералам продукты".
– Соглашайся, Лихачев, - посоветовал Дрозд.
– Генералам знаешь, чего возят? Там не только картонные коробки, там еще и деревянные ящики. А в них то, что ты и в мирное время не увидишь. И всегда можно отстегнуть от генеральского пайка.
– Старлей так и сказал: - подтвердил Опарин.
– "Генералам сало возят, колбасу копченую и мандарины. А сухари им выдают, не ржаные, как нам, а пшеничные, с изюмом. Подкормится Лихачев и станет похожим на нормального солдата".
– Врешь ты все, - ухмыльнулся Лихачев.
– Он меня командиром орудия назначил. А ты продукты...
– С чего мне врать?
– Просто так, из вредности.
– Интересное кино. А когда ты врешь - то из чего?
– Я - другое дело. Я из любви к искусству.
* * *
К "пятачку" подошел солдат. Неторопливо подошел, вразвалочку. Остановился и стал неторопливо разглядывать немногочисленный расчет.
Опарин и Лихачев смотрели на гостя, ждали, что скажет, что ему нужно? И Дрозд поглядел: кого это к ним еще принесло? А Афонин, как занимался пулеметом, так и продолжал заниматься.
Роста солдат был невысокого: аршин с шапкой. Но в плечах широк. Лицо круглое, спокойное. И большие серые глаза - спокойные. Даже пухлые губы и приплюснутый нос, казалось, излучали спокойствие. На солдате шинель, в правой руке кавалерийский карабин, в левой - тощий сидор.
Глядел солдат на расчет и размышлял: кто здесь командир? Двое, что оружием занимались, отпадали. Командир пулемет чистить не станет, он кого-нибудь другого заставит. А магазин патронами набивать - тем более. Длинный в замызганном обмундировании, хоть ничего и не делал, тоже не подходил. Глаза у него голубые. Не бывают у командиров голубые глаза, должность не та. У них глаза жесткие. А четвертый - большой, сердитый и развалился, будто окоп только для того и вырыли, чтобы он здесь лежать мог. Вполне подходить. Но на ногах у него черт знает что - сапоги не сапоги, ботинки не ботинки - огрызки какие-то, и портянки торчат. Ушел, видно, куда-то командир. И ладно, оно для начала, может, и неплохо.
– Это, что ли, орудие Лихачева?
– спросил он, обращаясь, вроде бы, ко всем четырем.
– Еще один прибыл, - не отрываясь от работы, отметил Афонин.
– Точно, - обрадовался Дрозд и отложил в сторону полузаряженый магазин.
Опарин и Лихачев переглянулись.
– Кто такой будешь?
– спросил Опарин.
– Связисты мы. ВУС у нас такой. Военно-учетная специальность. Это, значит, чтобы связь тянуть.
– И куда вы ее тянете?
– А никуда не тянем.
– Чего это вы ее не тянете?
– заинтересовался Лихачев.