День козла
Шрифт:
– А… друзья? – направил разговор в нужное русло полковник. – Они что ж… тоже пьют по идейным соображениям? А может, среди них и непьющие есть? Те, кто не на словах, а на деле… Помните? Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма… У вас в Козлове такие призраки есть?
– Да сколько угодно! – всплеснул руками мужик. – Я ж говорю – народ в отчаянье!
– Мы, социологи, изучаем общество на примере конкретных групп населения, – строго поправил его Коновалов. – Меня интересует не абстрактный народ, а ваши друзья… Ну, те, кто у вас часто бывает. А может нечасто… Один раз, например,
– Ну, те, кто часто заходит, к организованному сопротивлению режиму неспособны, – без доли самокритичности осудил собутыльников Пузырев. – Больные люди, хроники, жертвы антинародных реформ – что с них возьмешь?
– А молодежь? – поинтересовался невзначай полковник, – захаживает? У них же тоже сейчас… проблемы. Тюрьму предпочитают армии… Кстати, ваш сын не служил?
– Сел аккурат в восемнадцать, – пригорюнился Пузырев. – Да если б и служил – что толку? Вон, одноклассник его, Сашка Жарков. Героя на войне получил – а что толку? Заходил прошлый раз…
– Стоп! – вмиг сбросив с себя личину добродушного профессора, стукнул кулаком по столу Коновалов. – Когда заходил? По какому поводу? Быстро!
Мужик подпрыгнул на табуретке, изумленно хлопнул глазами, а потом осклабился, догадавшись.
– Ну вот… Я ж так и знал – сатрапы! А то все с подходцем, с хитростью… Спросили – я бы и так сказал. Три дня назад заходил. Про Ваську спрашивал – сына маво. Мол, че пишет, как там на зоне… Бутылку самогона принес. У меня аккурат Лешка Сидякин гостевал, сосед мой. Ну, на троих тот бутылек раздавили. Я уж до того поддатый был, уснул, больше ни черта не помню. Может, они еще выпивали, куда-то пошли да натворили чего – про то я, гражданин профессор, не знаю. А больше вам без адвоката ничего не скажу. Пытать начнете – в Страсбургский суд по правам человека пожалуюсь!
Коновалов надавил на кнопочку под крышкой стола, коротко бросил конвойному.
– Уведите, – и первым вышел из кабинета.
ХVI
Обитал Сашка Жарков с матерью на окраине городка, в районе, именуемом с дореволюционных еще времен «Нахаловкой», где и номеров-то на домах не было. И потому водитель милицейского «Уазика», везшего Коновалова с Гавриловым, поплутал изрядно, прежде чем по подсказке соседей нашел низкорослую мазанку Героя России. Избушка опиралась саманной стеной о ствол высоченного тополя, который не позволял ей окончательно завалиться набок.
Решительно распахнув скрипнувшую жалобно под его натиском калитку, Гаврилов шагнул во двор первым, а Коновалов подстраховывал его сзади, держа руку запазухой на рукоятке пистолета и удивляясь бесшабашности подполковника, граничащей с непрофессионализмом – все-таки главного подозреваемого задерживать шли, снайпера с боевым опытом. По-хорошему, самим соваться сюда не следовало, но все приданные милицейские силы были в разгоне – шерстили «блатхаты», проверяли поднадзорный элемент, проводили сплошные подворные обходы, устанавливая личности приезжих и набивая изолятор временного содержания при РОВД теми из них, кто вызывал подозрение.
Прокурор города, видя такое нарушение законности, встал было на дыбы, но после звонка из головного ведомства
Однако умение Коновалова мгновенно выхватывать оружие и поражать противника не целясь, «от живота», на тихой улочке не потребовалось. Навстречу им с хрипатым лаем кинулась лишь собачонка, от которой Гаврилов отмахнулся небрежно сорванной по пути хворостиной. От такого пренебрежения к себе собачка и вовсе впала в истерику и забилась с визгливыми стенаниями под низенькое, в три ступеньки, крыльцо.
На лай дворняжки из дальней сараюшки вышла толстая, одутловатая тетка. Неприязненно глянув на гостей, звякнула пустым цинковым ведром, подошла, подбоченясь.
– За Сашкой пришли? Хоть бы постыдились за такую мелочь мальчишке нервы трепать. Он и так на войне контуженный, а тут еще вы… Давеча его прокурор вызывал, и участковый допрашивал. Может, посадите ишшо? За геройство-то? На войне уцелел, так теперь дома добивают…
Она неожиданно заплакала, утирая слезы рукавом застиранного халата, и Гаврилов взял ее за плечо, попросил сконфуженно.
– Ну чего ты, Наташка, чего? Я вон к тебе старого знакомого привел. Ты Илью-то помнишь? Мы ж с ним в одном классе учились. Он за тобой, на второй парте в ряду возле окошка сидел, вспомнила? Вот он, Илья-то, гляди. Мы просто так завернули, повидаться. А ты нам про Сашку, да в слезы!
Теперь и Коновалов узнал в располневшей, состарившейся безнадежно женщине одноклассницу – простоватую хохотушку Наташу Мельникову, не красавицу, но вполне симпатичную в ту пору девчонку, и содрогнулся внутренне – что делает с людьми такая вот нищенская, беспросветная жизнь!
– И впрямь, Илья! – улыбнулась смущенно сквозь слезы хозяйка. – А важный-то какой, прямо министр! В костюме, при галстуке…
– Да это так… в командировке я… проездом, – бормотал растерянно Коновалов.
– Где живешь-то?
– В Москве…
– А мы вот тут… перебиваемся… – Наташа опять всхлипнула, потом спохватилась. – Ну, айдате в дом, че на дворе-то стоять. Мы с сыном хоть и не роскошествуем, но угостить найду чем. Картошечки поджарю, сальца нарежу, зелень в огороде своя – не покупная. И выпить чего найду, за встречу-то, – став на миг прежнее, узнаваемой, озорно подмигнула она.
– Мы к сожалению, торопимся, – виновато развел руками Гаврилов. – Я говорю – проездом. А что с Сашкой-то? Я ж в милиции работаю – а что с ним приключилось, не слышал. Где он?
Наташа опять закручинилась.
– У нас ведь, Ваня, как? Пока сына растишь одна, поишь, кормишь, одеть стараешься, чтоб не хуже, чем у людей – он никому не нужен, кроме матери-то. А как вырастет – так повестки из военкомата начинают слать, мол отдавай долг Родине. А чего мы ей с Сашкой должны? Детские пособия – и те через пень-колоду платили. Раньше-то, при Советах, хоть детский садик почти дармовой был… А за комбикорм тот треклятый мы уж и штраф уплатили…