День козла
Шрифт:
Здоровенный парняга охнул, отпустил руку президента, скукожился.
Дед повернулся, побежал к обочине.
– Василий! Ты што-шь, понимаешь, умер-то?!
– Стреляли, господин президент, – обнял его за плечи третий телохранитель. – Успокойтесь. Уходим. Здесь оставаться опасно.
– К-кто?! Кто стрелял! – бушевал Дед. – Как, понимаешь, посмели?! А вас где черти носили?! Где этот, как его… Илья? Тоже мне, охранник хренов!
– Коновалов этим и занимается, – проникновенно, будто с дитем малым, ворковал с президентом телохранитель. – Снайпера он нейтрализовал. Поедем на дачу, а?! Мы вам там все объясним.
На этот раз Дед
– Вот ведь, развели, понимаешь, демократию! На улицах в народ ни за что, ни про что стреляют! Не-е, не так Россией управлять надо… Ну погодьте… Коли вы так, то и я… Рано меня списали, елки зеленые. Я вам, понимаешь, еще покажу кузькину мать. Вот возьму, вернусь к должности и покажу!
Охранники отмалчивались хмуро, пялились в запыленные окна машины, за которыми мелькали улочки городка, на которых Первый президент так и не побывал еще толком…
XXXII
А в это время действующий президент сидел за доставшимся в наследство от предшественника столом в своем рабочем кабинете в Кремле и, подперев подбородок рукой, пристально смотрел на облаченного в форму генерал-лейтенанта, начальника федеральной службы охраны. Закончив доклад, тот стоял навытяжку, подобрав живот, и лишь подрагивающая левая нога в лакированном ботинке подсказывала главе государства, что генерал близок к обмороку.
Начальник ФСБ до дрожи боялся президента. Нет, тот никогда не опускался до крика, не устраивал разносов, не грозил отставкой, он вообще редко повышал голос, но, ловя на себе его ледянистый, выворачиващий наизнанку взгляд, генералу всегда казалось, что он на допросе у следователя. Причем такого, который знает уже всю твою подноготную, и лишь раздумывает – сейчас ли огорошить тебя обвинением во всех смертных грехах или обождать чуток более подходящего момента.
– Так сколько человек охраняют сейчас Первого президента? – тихо, но внятно спросил действующий президент.
– Сейчас? Уф… – несмотря на кондиционеры, потел генерал. – Сейча-а-с… По штату ему положено двадцать пять единиц личной охраны, включая двух водителей. Укомплектовано в данное время двадцать две. Из них четверо в отпуске. Один на больничном. Еще один оформляется на пенсию.
– Я спрашиваю, сколько сейчас находится с ним в городе Козлове?
– Четверо. То есть пятеро, если с начальником охраны полковником Коноваловым считать. Но это лучшие люди, господин президент.
– Лучшие?
– Так точно, господин президент, – втянул в себя живот и даже вроде прищелкнул каблуками генерал.
– Да бросьте вы из себя вояку корчить! – досадливо поморщился президент. – Головой работайте, а не… каблуками. Еще шпоры нацепите, да саблю! Вы что, в оперете?
– Никак нет, – опять вздрогнул брюшком генерал и, растерявшись окончательно, обмяк мешковато. – Извините.
– Садитесь, – указав на приставной столик, предложил президент и усмехнулся, наблюдая, как, торопясь выполнить команду, начальник ФСО дернул стул с высокой резной спинкой и буквально юркнул, непостижимо просочившись в образовавшуюся, явно маловатую для его габаритов, щель. А потом продолжил язвительно.
– Вы что, специально с этим вашим Коноваловым Деда под пули подставляете? Четыре человека! У нас бизнесмена средней руки лучше охраняют!
– Господин пре… – дернулся генерал.
– Сидите и запоминайте. А лучше записывайте. Немедленно
– Полковника Коновалова, – услужливо подсказал генерал, черкая что-то паркеровской ручкой в блокноте.
– Полковника Коновалова – в шею.
– Слушаюсь.
– Вылетайте сегодня же туда сами, и чтоб ни единого волоса с головы Первого президента не упало!
– Слушаюсь, – потея, кивал генерал, судорожно водя авторучкой.
– Вы что, и про волос записали? – ехидно прищурился президент.
Начальник ФСО остолбенело уставился в блокнот, не понимая, надо ли было записывать и эти слова. Подумав, кивнул.
– Записал.
– Вот и молодец. Действуйте.
Президент откинулся в кресле и генерал, вскочив, щелкнул каблуками, откланявшись штатски, бочком вышел из кабинета.
«Господи, какая тоска! – думал действующий президент, глядя вслед начальнику ФСО. – Велика страна, а опереться не-накого. Кругом – одни воры. А те, что не воры – придурки…»
Он уже вполне составил для себя картину происходящего. Семейка Первого президента, теряя экономическое влияние в стране, не придумала ничего лучшего, как заняться шантажом. Сочинили с помощью этого вонючего хиппи, зятька новоявленного, бумажку, озаглавив ее «политическое завещание», в которой Первый президент отказывает ему, своему приемнику, в моральной поддержке и просит прощение у народа за допущенную ошибку. И поперлись с этой бумажкой в провинцию – дескать, зачитана она будет в самом центре России. При невероятно большом стечении народа и СМИ. Придурки… Кто ж этот сюжет покажет? С телеканалами, слава те господи, разобрались, а прочии… У газет столичных тираж такой, что их только в пределах Садового Кольца и читают. Ах, есть еще Интернет… Но девяносто процентов пользователей паутиной ничем, кроме порнухи, не интересуются. И осталось бы выступление Первого президента на уровне придворных сплетен… Так нет, тут верные дуболомы впряглись. Правильно говорят: услужливый дурак опаснее врага. Решили шефу угодить. И Деда еще до прочтения завещания кокнуть. Ну не придурки?! Они ж из этого старикашки, которого уже никто, кроме отвязных демократов добром не поминает, посмертно Героем России сделают!
В кабинет заглянул секретарь-референт.
– Господин президент, начальник федеральной службы безопасности в приемной.
– Давай его сюда. И министра внутренних дел пригласи. Пусть по ситуации в Козлове доложит.
XXXIII
Побывать у Гаврилова удалось лишь ближе к вечеру, когда закончились скорбные формальности по отправке тела Сорокина и долгий разговор с прокурором города по поводу случившегося на элеваторе и возле дома Душновой.
Гаврилов жил все в том же досчатом, выкрашенном в зеленый цвет домике, где Коновалов бывал в молодости не раз. Только вполне деревенский пейзаж напротив – сатиновое от васильков и ромашек поле с темной кисеей пойменного леса вдали, сменился на вполне городской – свалку с горами битых железобетонных конструкций, торчащей из земли врастопырку изржавленной арматуры и прочей, ни для чего не гожей, и оттого исторгнутой городком дребедени.
Краска на стенах домика тоже облупилась, словно чешуя на снулой рыбе, из-под веселенькой когда-то, салатного цвета зелени проглядывала тут и там мертвая серость старых досок.