День невозможного
Шрифт:
После чтения присяги офицеры один за другим подходили подписывать присяжный лист; Яков замер с пером дольше прочих, сморщив лоб и оттого казавшись еще моложе – потом зажмурился и подписал. Присяга Константину закончилась, строй встал вольно. Генерал Бистром шумно выдохнул, промокнул со лба пот, подвигал шеей в тесном воротнике мундира; после мрачной торжественности момента все громче пошли разговоры. Яков откланялся и быстро вышел, не глядя ни на кого. Евгений нашел его в дальнем углу казарм, в невидном закутке среди старых шинелей и пыли. Подпоручик Ростовцев стоял, отвернувшись к стене, и плакал навзрыд, зажав
– А я ведь нарушу эту присягу.
Слезы брызнули из глаз, но Яков даже не пытался смахнуть их, только лихорадочно кивал, словно подтверждая данное Евгению обещание: да, да, да. Я нарушу эту присягу.
Вчера Яков Ростовцев доверился ему. Завтра он узнает, что доверие было вручено напрасно, что порыв сердца оказался ни для чего. Восстания вовсе не будет, тайное общество разойдется. Возможно, через пять или десять лет Яков Ростовцев будет благодарить это стечение обстоятельств.
Тикали часы, уходила ночь. Евгений все лежал без сна, не двигаясь и не дыша – будто, выдышав все в этой душной комнате, он больше нигде не найдет ни глотка воздуха. Он должен быть счастлив. Он баловень судьбы. С утра он выйдет в свою бесконечно безоблачную будущность. Он продолжит службу и женится, будет вести дела и сможет вести их мирно. Унаследует отцу, сможет освободить принадлежащие ему деревни и разориться на том. Или не спешить, отменить барщину и сократить оброк, устроить школы, больницы и разориться на этом, пустить пулю в лоб и имение с молотка. Или стать рачительным хозяином – пусть беднеют так, чтоб не до голодной смерти, и богатеют несильно, чтоб не могли выкупиться на свободу. Преумножить богатство, оставить сыну дела, и сын вырастет таким же, как он –
– рабовладельцем и убийцей.
Он поднялся, зажег свечу, оделся и застегнул мундир до горла. В канцелярии штаба гвардейской пехоты было темно и тихо, выстужено с вечера; денщик генерала еще спал в четыре часа утра. Евгений накинул на плечи шинель и стал разбирать бумаги, начал составлять очередное расписание караулов, следя за тем, чтобы строки ложились ровно. Его ждала хорошая служба.
Глухо прогрохотали шаги на лестнице. Вошел генерал Бистром – в полном параде и с выражением лица совершенно не парадно растерянным. Под глазами были мешки; генерал устал.
– А, Евгений, вы здесь уже, – Карл Иванович скинул на стол тяжелую бобровую шубу, в раздражении взъерошил седеющие волосы. – Я из дворца. Бред какой-то. Говорят, что его величество Константин Павлович давно уже отрекся от престола.
Как совершить переворот
Сзади звонили за здравие, спереди – за упокой. В Казанском соборе тянулся молебен за здравие императора Константина; колокола св. Пантелеймона поминали покойного Александра. У ювелира был выставлен гипсовый бюcт покойного в венках и цветах, с черной лентой «aнгел наш на небесах». Напротив, в книжной лавке Смирдина, все витрины были увешаны новым портретом, за которым уже выстроилась очередь. С портрета сердито взирал Константин, похожий на курносую обезьяну.
В белом Аничковом дворце была гулкая тишина, будто городской шум не имел здесь власти. Не застав великого князя Николая в кабинете, Евгений шагал за камердинером по пустым анфиладам, мимо сцен из рыцарской жизни в готических рамах, мимо картин бесконечных парадов от пола до потолка. Его отражение в зеленом мундире скользило по зеркалам; часовые недвижнее статуй провожали его глазами. Евгений стер с лица улыбку: что за время! Константин Павлович в Варшаве то ли принял, то ли не принял престол. Николай Павлович был то ли младший брат императора, бригадный командир под командованием генерала Бистрома – то ли сам император всероссийский, властитель над всеми, включая и генерала. Он сам, князь Оболенский, был секретарь гвардейской пехоты, по приказу генерала несущий пакет бригадному командиру Романову – и он же был заговорщик ради того, чтобы сей бригадный командир никогда не стал императором.
С поклоном камердинер проводил его в Аничков сад. В обрамлении белых колонн, меж обсыпанных снегом деревьев мелькнули зеленый мундир, горностаева белая шубка. Великий князь Николай Павлович стоял, приобняв жену. Был он в мундире Измайловского полка; его сын и наследник Александр Николаевич – в мундирчике полка Преображенского. Мальчик катал свою сестренку в резных позолоченных санках, вращал рукой и фырчал во весь голос, изображая диковинного скакуна – чшш, чшшш, чуфффф! – и, подтянув санки к отцу, заглянул ему в лицо с надеждой:
– Я похож был на паровоз?
– Ты же никогда его не видел, – Александра Федоровна потрепала сына по голове и продолжила по-французски: – Николя, это какой-то ужас. В Англии только и пишут, что о взрывах этой машины!
– Ничего, – Николай Павлович одарил жену поцелуем; дрогнули жемчуга на шапочке белого меха. – Доработают. Тогда и у нас устроим.
Евгений отступил в тень колонн, но слишком поздно: Николай Павлович, заметив чужой мундир, развернулся и зашагал к нему. С каждым шагом веселое, оживленное нежностью лицо каменело.
– Ваше императорское высочество, – Евгений протянул великому князю пакет с генеральской подписью. – Прошу прощения за беспокойство.
– У меня приемные часы, – отрезал великий князь. – Значит, я должен быть на посту. Жизнь, знаете, не для удовольствия.
Просмотрел бумаги, скомкал и отбросил одну, пролистал другую – и скользнул по нему цепким ледяным взглядом.
– Так это я вам обязан выговором? Да вы храбрец! Изводите меня из-за спины своего начальства. Генерал Бистром, прости Господи, распустил свою гвардейскую пехоту – а вы пользуетесь.
– Вероятно, генерал Бистром счел установленный распорядок чрезмерно утомительным для солдат. И, исходя из своего опыта, изменил его для более успешного выполнения службы. – Отвечал Евгений доброжелательно.
– Не дело гвардии менять законы! – прогремел Николай Павлович, нависая над ним. – Дело гвардии – соблюдать их! А для законов есть люди поумнее вас, поручик.
Великий князь был намного выше него; Евгений запрокинул голову, глядя в молодое лицо мраморной красоты, где между широких бровей глубже прорезалась злая вертикальная складка, припоминал все те бесконечные случаи, когда ему следовало промолчать, и в очередной раз не выдержал искушения:
Конец ознакомительного фрагмента.