День Независимости. Часть 1
Шрифт:
— В пятницу он чем занимался?
— Летал на боевые. На юге, в районе аула Гухой, войска обложили крупную банду. Банда не на голых склонах засела, позиции заранее оборудованы. Орудия в лоб не берут. Обработали с воздуха. Потом вернулись на базу, оттуда в расположение. Я спать лег, а вечером ходил в гости к знакомой. Где Гошка болтался, понятия не имею… Его матери удар будет…Одна осталась, на пенсии, где-то под Москвой в развалюхе живет. «Боевые», что нам платили, до копейки ей пересылал. А в последнее время к бутылке частенько прикладывался. Нервы…
— Пил в одиночку или в компании?
— Он с людьми быстро сходился. Вопрос: «С кем?», для него не стоял.
— Я его крики часов в пять вечера слышал, — рассказывал Сажину в палате напротив штурман со сломанными, при падении, руками. — Где-то в половине пятого их с аэродрома человек пять вернулось. Четверых не видно, не слышно, своими делами занялись, а Соловьева приспичило в душ. Сунулся крутить вентиль с горячей водой, а воды-то нет. Моздок, в этом плане, городишко захудалый, горячая вода, как получка, раз в месяц. Последний раз душевая недели две назад работала. Ну, Соловьев не стерпел, отловил в коридоре коменданта и взял за грудки. Дословно не помню, но кричал он громко, да и в выражениях не церемонился: мать — перемать…
— Постарайтесь припомнить. — Попросил полковник. — Здесь всякая мелочь роль играет.
— Вроде… «куда, гад, шкеришь деньги, которые часть за наше проживание платит?" Проводка искрит, двери перекошены, ремонт не производится. Какая на ощупь горячая вода, вспоминаем только у Сашки в бане. А Соловьеву надоело кровные на ветер выбрасывать, когда элементарные условия проживания обязаны создать.
— Что же комендант?
— Слинял. Мужичок он трусоватый по природе. Что-то проблеял насчет ремонта и быстренько ноги сделал. Соловьев еще повозмущался, а потом и он ушел.
— Вы говорите, что воды давно нет. Но грязью не зарастаете и вшей не разводите…Кстати, что это за Сашка, у которого вы вспоминаете о горячей воде?
— Сашка — хозяин сауны, здесь неподалеку. Дороговата, конечно. Но, в любое время, как постоянным клиентам, отдельная помывочная, парилка и бассейн.
— И все к нему ходите? — на всякий случай уточнил Сажин.
— Послушайте! — вскипел штурман, лишний раз доказывая состоятельность убеждений полковника насчет расшатанных нервов фронтовиков. — Я — не сантехник! Я боевой летчик. За свою работу, которую, смею заверить, делаю на совесть, получаю деньги. Прибавьте к зарплате «боевые», а это 950 рублей в день. Умножьте цифру на тридцать. Могу я себе позволить хоть дорого, но со вкусом отдохнуть?
— Можете, — успокоил его Сажин. — У меня последний вопрос. Если вы зарабатываете такие деньги, то почему Соловьев спокойно не ушел в сауну, а устроил склоку из-за простого душа? В чем причина?
— Причина? — сощурился штурман. — Причина в том, что я холост, имею квартиру, обстановку и машину. Спасибо родителям, помогли. А Гошка еще зеленый, все мечтал скопить матери на отдельную квартиру. Скопил…
К вечеру, опросив большинство раненых летчиков, уставший, но довольный Сажин вернулся в гостиницу. Заперевшись в номере, на чистом листе бумаги набросал он незамысловатую схему трагичного для лейтенанта Соловьева и девятнадцати его сослуживцев дня.
Пункт первый. С 9.00–15.00 Григорий с четырьмя товарищами выполнял боевую задачу в небе Чечни.
Диспетчер зафиксировал — штурмовой вертолет Ми-24, пилотируемый Соловьевым, в 15.25 благополучно совершил посадку на военном аэродроме Моздока. Механики, осматривавшие машину, насчитали на фюзеляже шесть пробоин. На расспросы Гошка отмахивался, но ребята из его звена поведали о плотном зенитном огне боевиков… Пункт второй. 16.00. Служебный Пазик доставил летчиков в общежитие.
Пункт третий. 16.50–17.00. Соловьев повздорил в коридоре с комендантом по причине отсутствия в душевой горячей воды. Не терпелось смыть соленый, въевшийся в поры, пот, кативший градом после удачного виража, когда лейтенант выводил машину из-под обстрела.
Соловьев трезв как стеклышко. В его комнате пусто. Не с кем обмолвиться словом, быть может, излить душу…
Далее — провал, пустота. И новое, вечернее уже появление лейтенанта — подвыпившего, в компании с двумя неизвестными офицерами. Новый вектор на бумаге.
Пункт четвертый. 23.45. Игорь Степанов, не выдержав шума, спускается в двести десятую и делает Соловьеву замечание. Дело может закончиться дракой. Пьяного Соловьева оттаскивает плотного телосложения «пехотинец» в камуфляже, с кобурой на портупее.
Пункт пятый. 1.00 — 1.20. Время гибели офицера на вахте. Извлеченная из него пуля имеет девятый калибр, тот же, что и пистолет Макарова, бывший в кобуре у «пехотинца».
Пункт шестой. 1.40. Первый сигнал о пожаре поступает в дежурную часть СВПЧ.
… Сажин поставил жирный вопросительный знак в пустом квадрате, вписал в него: «сауна» и обвел кружком.
Кажется, теперь он попал в точку.
8
Моздок. 29 апреля 18 ч. 09 мин.
Сидя в полупустом зале столовой, Сажин, не торопясь, ковырялся в тарелке с картофельным пюре, разминая на мелкие кусочки мягкий ромштекс. Блюдо на вкус не ахти, но он ел впервые за сегодняшний день, и в еде не был привередой.
Открыв дверь, в столовую заглянул Дамир Дзоев. Увидев жующего коллегу, пересек зал и подсел к столу.
— Приятного аппетита.
Отвечать с набитым ртом Сажин счел неприличным и в ответ кивнул.
— Завидный, Евгений Саныч, у тебя аппетит. Но, боюсь, придется его попортить.
С этими словами Дзоев достал из барсетки зеленую тонкую книжицу и подложил ближе к Сажину.
Полковник погрузил острые зубья вилки в недоеденное пюре, скосил глаза на надпись: «удостоверение личности офицера».
— И что?
— Вы бы не поленились, Евгений Александрович, полистали для интереса.
Сажин развернул первую страницу, мельком глянул на черно-белую фотографию и титульный лист, гласивший, что удостоверение принадлежит Никонову Сергею Александровичу, 16 апреля 1969 года рождения, который — согласно последующим записям — в звании капитана проходит службу в должности командира мотострелковой роты батальона особого назначения.