День пиротехника
Шрифт:
– Слушай, так и хочется им всем крикнуть – бегите! – вдруг обронил Лёха. – Смотри, такие все спокойные, в новогодних заботах, никто ещё ничего не знает, кроме урода, заминировавшего магазин…
– Мы тоже не знали. Ты любовался на баб, я – на огни салютов. Можешь сделать стоп-кадр и посмотреть, торчит ли тот хвостик антенны?
– Дремучий ты человек, Говорков. Стоп-кадр – это когда киноплёнка была. Сейчас называется «скриншот».
Лёха уловил миг, когда железное хранилище не загораживалось фигурами покупателей, и нажал «принт скрин». На увеличенном фото картинка размылась, и уже было совершенно не угадать, торчит ли там предсказанный Бекетовым кусок провода.
Они делали ещё десятки скриншотов, пытаясь узнать людей из числа жителей района, сверяли их со списком погибших. День клонился к вечеру, перебиваемый редкими перекурами и крепким чаем вместо обеда.
– Слушай, а когда в метро рвануло, в интернет выложили записи с тех камер, на Октябрьской. Сейчас почему так не сделают? – вдруг объявил Лёха.
– Или уже сделали, – кивнул участковый. – У тебя здесь сеть быстрая?
Ролики с камер наблюдения и фотографии парочки, громившей «Приор-Банк», украсили все новостные сайты страны.
– В интернете колупаетесь? Нет, чтоб делом заняться! – Папаныч влетел в кабинет, хлопнув дверью, словно вымещая на ней раздражение от неприятностей.
– Дело за нас сделают, – парировал Лёха, разворачивая к шефу монитор. – Пишут, граждане уже оборвали телефоны дежурки, узнав себя на записи.
– Тем более! – громыхнул Папаныч. – Вы сами должны вычислить всех! Кто попал в кадр, а к нам не заявился, тот первый кандидат в террористы. Хватай, допрашивай и сдавай в КГБ. Чтоб всё по закону.
– По закону как раз нельзя, – криво улыбнулся опер. – У меня куртка и свитер порезаны витринным стеклом, дырка в спине йодом замазана. Уголовно-процессуальный кодекс Республики Беларусь не велит потерпевшему заниматься дознанием.
– Ты мне поумничай! – взвёлся начальник розыска, и только присутствие участкового, человека из родственной, но всё же другой службы, его удержало от более эмоционального высказывания. – Дождёшься, я сам из тебя потерпевшего вылеплю!..
Постепенно пар вышел в свисток. Папаныч пометался по кабинету, профилактически взгрел Васю Трамвая и постепенно успокоился, даже подобрел.
– Пацаны! Слышали, Цыбин раскрыл-таки преступление. За пять часов до Нового года! Учитесь работать.
По хитрой ухмылке начальника Лёха догадался, что назревает очередная история, о которой в ОБЭП будут рассказывать несколько поколений оперов. Как только стук зимних ботинок Папаныча стих на коридоре, лейтенант оставил участкового у монитора, а сам помчался на этаж к борцам с экономической преступностью.
Картина маслом, по выражению бессмертного Гоцмана из «Ликвидации», имела в центре композиции дородную даму торгового вида в меховой безрукавке. Руки злоумышленницы непрестанно двигались, растирая носовым платком и без того ярко-красный нос. На заднем плане за столом восседал Дима. Он изображал строгую неподкупность и, как обычно, сожаление. Тяжко ему было видеть белорусского гражданина, преступившего закон, перешагнувшего границу, отделяющую зло от добра…
– Дми-итрий Фёдорович, а что со мной бу-у-удет? – проскулила злодейка.
– Тут, к сожалению, я должен сказать правду, – развёл ладони Цыбин. – Беларусь – единственная европейская страна, где в качестве наказания используется исключительная мера. Думаю, вас расстреляют.
Руками, глазами и мимикой лица Лёха безмолвно прокричал Димке: «Ты идиот!» Тот лишь бровями повёл. Мол, не порти мне спектакль.
Когда за страшной преступницей закрылась дверь, Цыбин еле сдержался, чтобы не заржать.
– Да садись уже… Ой, не могу…
– Что ты ей пришил, олух?
– Как полагается, двести пятьдесят седьмую, – отсмеявшись, Дима протянул товарищу по Академии МВД листок с собственноручной повинной торговки. – Читай!
– Нарезала огурцы и колбасу… Потом не нарезала… Прошу принять во внимание моё чистосердечное раскаяние в умышленной преступной ненарезке огурца, – Лёха уронил признание на стол. – Вот ничего не понял. Растолкуй.
– Всё просто. Представь: в Доме культуры снято помещение под детский утренник. Фирма оплачивает для детей сотрудников. Ёлка там, Дед Мороз со Снегуркой, хороводы всякие…
– Ого. Прям-таки на высшую меру тянет.
– Ты слушай! – самодовольно хрюкнул Дима. – Лимонад и шампусь выкатила фирма. А хозяева ДК подзаработать решили, организовали буфет. Там что покрепче на розлив, закуска к коньяку, к винцу, к пиву – три вида. Короче, по калькуляции в цену закуски входит нарезка колбасы и огурчика, в результате образуется дополнительная стоимость, надбавка в десять процентов к цене огурца и колбасы. Догоняешь?
– Пока нет.
– Я вызываю группу доверенных лиц, ну, ты понимаешь, кого именно. Они идут к буфету и все в один голос кричат буфетчице: нам не нарезай! Но деньги она берёт, как за нарезанный огурчик, у неё же отчётность за товар по общему весу…
– Стоп! – Лёха с напряжением вспомнил неиспользуемую им статью уголовного кодекса. – По двести пятьдесят седьмой значительный размер полагается… Это сколько огурцов с колбасой должны были слопать доверенные лица, чтоб набрался значительный?
Цыбин торжествующе раскрыл книжку уголовного кодекса, заложенную на нужной странице.
– Я ей вторую часть впаял – «группой лиц по предварительному сговору». Там вторая буфетчица ошивалась. В наступающем Новом году им светит ограничение свободы сроком до трёх лет.
Лёха, за полгода насмотревшийся в райуправлении разного, не поверил своим ушам.
– Их же оправдают в суде!
– Совсем меня за лоха держишь. Никакого суда не будет. Второго января вызову их, сниму обвинение с подельницы, красноносая получит административное взыскание вместо судимости. Теперь уловил замут? Раскрытое преступление уйдёт в статистику этим годом, его уже не вырубишь топором. А в следующем, глядишь, кто-нибудь ещё колбаску с огурцом не порежет…
По пути в свой кабинет Лёха напоролся на Папаныча, но не юркнул в сторону, избегая втыка в духе «шляешься без дела», и даже сам завёл разговор.