День рождения Буржуя - 2

Рогоза Юрий

– Отлично! Даже более того. Могу продемонстрировать, - он, улыбнувшись, обнял жену.
– Ну-ка, иди сюда.

Вера ужом вывернулась из объятий и шутливо пихнула его.

– Толстый, перестань. Ты же меня всю изомнешь.

Тут только муж заметил, что Вера стоит перед ним не в утреннем халате.

– Ой, а ты чего одетая?

– Уходить собралась, нужно кое-что сделать с утра. Завтрак, между прочим, на столе.

Толстый обиженно поморщился.

– Слушай, не уходи, - протянул он.
–

Не люблю я, когда ты с утра уходишь.

– А что, лучше вечером уходить?
– игриво поинтересовалась Вера и уже вполне серьезно добавила: - Не вредничай, любимый, мне правда нужно.

– Эх, живу без ласки, - вздохнул Толстый. И, сладко зевнув, ляпнул: - И потом, мне тебя это... подготовить надо.

– Подготовить?
– напряглась Вера.

– Ну, поговорить в смысле, - запоздало стал выкручиваться он.
– А то все работа, работа... А ночью, как всегда, не до разговоров.

Вера снова пристально посмотрела на мужа.

– Что-то ты темнишь, Толстый.

– И вовсе я не темню, - Толстый уже понял, что спросонья сказал лишнее, но все еще пытался выкрутиться.
– Что я, не человек, что ли? Не могу с собственной женой поговорить?

– Ты, Толстый, не человек, ты - человечище. Но врать все равно не умеешь.

– Ну не умею, - со вздохом сожаления признался он.
– Нельзя же все уметь.

– Что случилось? Выкладывай, а то у меня весь день сердце не на месте будет.

– Да ничего не случилось, - Толстый явно прятал глаза от жены. Что ты пристаешь с утра пораньше к голому мужчине?

– Ладно, не хочешь - не говори. Я и так вижу, что с тобой все в порядке, - Вера приподнялась на носках, чтобы поцеловать мужа в щеку.
– Я побежала, да? До вечера, любимый.

Толстый с виноватым видом долго смотрел ей вслед. Потом потер глаза, пробормотав:

– Вот и подготовил...

Он снова зевнул, а потом, словно избивая невидимого врага, нанес несколько мощных ударов по воздуху с приседаниями и уходами. И вдруг замер, окаменев. Эти движения, полузабытые, сложные, тяжелые, дались ему без всякого усилия, совсем как тогда, в прежние дни.

Сержант Дончик очень не любил сидеть над бумагами. Его б воля, он лучше парочку пьяных дебоширов угомонил бы. Но начальству этого не объяснишь. Начальство - оно отчетность любит. Дончик громко вздохнул. Комната отозвалась таким же тяжелым вздохом. Удивленный участковый оторвал глаза от документов. На пороге его кабинета стояла Потылычиха.

Н-да, подумал сержант, совсем бабка изменилась. Раньше вихрем врывалась, а тут не слышно даже было, как дверь отворила. Вслух сказал:

– А, титко Мотрэ... Заходьтэ, будь ласка.

– А чого цэ ты цэе... згадав про стару?
– продолжала переминаться у двери с ноги на ногу.

– Та заходьтэ ж. Не стийте на порози.

– Так я ж на хвылынку. Думала, можэ, помылка якась...

– Ниякои помылкы. Сидайтэ.

Бабка робко подошла к столу и устроилась на самом краешке стула. Дончик отодвинул от себя бумаги, почесал кончиком ручки за ухом, переложил с места на место форменную фуражку.

– Нэ знаю навить, з чого и початы, - проговорил он в раздумье.

– А що почынаты?
– зачастила старуха.
– Я coби тыхэнько жыву, ни про що ни пары з вуст...

– Так отож! Колы цэ такэ було, щоб вы, титко Мотрэ, и брэхню по сэлу нэ носылы? А надто писля такого, як ото з бидною Катэрыною сталося...

Именно эта последняя его фраза странно подействовала на Потылычиху. Она как-то сразу вся сжалась, свернулась в тугой комок, словно старая ежиха.

– Нэ трэба Катэрыну чипаты, Васылю, - пробормотала опасливо. Царство ий нэбэснэ, бидолажний, благословы Господь и душу.

– Tиткo Мотрэ, а вы сами дэ булы, колы всэ цэ сталося?
– спокойно и вроде бы даже безразлично, как о чем-то совершенно неважном, спросил участковый.

– Що?.. Hи... Нидэ я нэ була... Нэ памятаю... Вдома сыдила... Слухай, Васылю, ничого я нэ знаю, ий-бо, чысту правду кажу. Що, нэ вирыш?

– Якщо чэсно - нэ вирю, - вздохнул Дончик.
– Нэ вирю, титко Мотрэ, бо брэшэтэ. Сами знаетэ...

– Ничого я нэ брэшу. Мовчу я! Хто мовчыть - той нэ збрэшэ, - и, определив по глазам сержанта, что нашла верную тактику, Матрена продолжала с еще большим воодушевлением: - Що, нэ так? А як нэ вирыш, довэды. Можэ довэсты?

– Довэсты нэ можу, - пожал плечами Дончик.

– Так чого тоди смыкаеш стару?
– бабка встала, глядя милиционера колючими глазами.
– Всэ, пишла я.

– Зачэкайтэ, титко Мотрэ, - поднялся и участковый.
– Як бы вам цэ сказаты... Розумию, злякалыся вы...
– он замeтил что старуха пытается что-то возразить, и протестующе вытянул вперед ладонь.
– Мовчитъ, мовчить, бачу, що злякалыся, бо впэршэ у жытти рота затулылы. Та кращэ б вам всэ розповисты, правду кажу. Тоди я вас хоч захыстыты зможу...

– Ага, ты захыстыш, - перебила его Потылычиха.
– Катэрыну дужэ захыстыв?

– Hи. Бо нэ знав ничого. А як розкажэтэ, то знатыму.

– Та нэма чого розказуваты. И захыщаты мэнэ нэма вид кого.

– Добрэ, якбы так...
– многозначительно проговорил Дончик.

– Ты цэ... про що?
– подозрительно уставилась на него старуха.

– Вбывци - воны нэ дужэ люблять свидкив залышаты. И тэ, що мовчытэ, можэ нэ допомогты.

– Можэ. Алэ як рота розтулю, то вжэ точно кращэ нэ станэ, - бабка уже и не пыталась скрывать, что подозрения Дончика обоснованны.