День рождения мертвецов
Шрифт:
15
Она одним глотком опрокинула в себя еще одну порцию виски, а потом, сморщившись и поежившись, судорожно выдохнула.
Я откинулся на спинку стула и налил себе немного газированной водички:
— Почему у меня такое чувство, что вы не любительница выпить?
— Назвали бы вы Мальчика-день-рождения нормальным? Я спрашиваю, потому что я назвать его нормальным не могу. Но я могу попытаться думать, как он, если мне хочется выяснить, что он хочет, и что ему нужно, и почему пытать молодых девушек для него нормальное явление, хотя это все несколько натянуто, потому что он — ненормальный,
— Вы — нормальная? — Я не смог сдержать улыбку. — Вы в этом уверены?
Ее щеки залило розовым, она отвела глаза и уставилась на фотографии Ханны Келли:
— Он был активен в течение десяти лет, в первые шесть лет он похищал по одной девушке в год — потом последовал перерыв в двенадцать месяцев — и три года назад он похитил две жертвы за три недели, и то же самое в прошлом году.
— Вы на самом деле думаете, что вы нормальная?
— К настоящему моменту он, по всей видимости, похитил еще двоих. — Она плеснула «Пино» в винный бокал, отхлебнула. — Таким образом, жертв стало двенадцать, все похищены накануне тринадцатого дня рождения, и следующее число тоже будет тринадцать. Тринадцать тринадцатилетних… В этом что-то есть. — Еще глоток. — Или не будет, в смысле, всегда ведь может наступить время, когда он убьет тринадцать девушек, если будет продолжать заниматься тем, чем он занимается сейчас, а мы не сможем его поймать. И со временем число его жертв достигнет девятнадцати, потом двадцати одной, потом…
Булочки были теплыми, и я намазал одну маслом.
— Если только он не станет наращивать темпы. В прошлом году было две жертвы, а в этом их может стать три или четыре. А может, он решит пуститься во все тяжкие и закончит жизнь в канаве со стволом обреза во рту.
Доктор Макдональд потерла рукой по рукаву своей полосатой блузки:
— Совершенно очевидно, что число имеет какое-то значение. Совсем не часто празднование тринадцатилетней годовщины девочки является поводом для ее похищения и последующих пыточных фантазий без особой причины, что-то должно было случиться с ним, когда ему было тринадцать.
На этот раз, когда она поднесла к губам стакан с вином, она выпила его до последней капли.
— Вас будет тошнить. Вы это знаете, не так ли? — спросил я, наливая себе минералки.
Она взглянула на бутылку, облизала губы, снова наполнила стакан:
— Почему это не работает?
— О-о… дайте только время.
На конце ее вилки раскачивался кусок маринованной селедки.
— Или, возможно, что-то произошло, когда кому-то другому исполнилось тринадцать, а он был младше, это больше похоже на правду. В смысле, для того, чтобы развилась подобная патология, вы должны находиться на ранних стадиях сексуального развития, когда ваши чувства «хорошего» и «плохого», «правильного» и «неправильного», «нормального» и «странного» все еще… все еще под… податливы. — Последнее слово перешло в отрыжку, разбросавшую по всему столу алкоголь и куски маринованной селедки. — Оох, пардон.
Она протянула руку к вину и снова наполнила бокал. В бутылке почти ничего не осталось. Ее щеки стали ярко-розовыми, точно такого же цвета был кончик подбородка.
Я поковырялся в копченом лососе:
— Вам, возможно, пора подумать об отдыхе.
— Мне кажется… Мне кажется, что мы ищем кого-то, кто был травмирован тринадцати… тринадцатилетней девочкой. — Доктор Макдональд закрыла один глаз и налила «Шираз»
Я отставил бокал в сторону:
— Можно я попробую догадаться — вы выступили против нее, она поняла, что была испугана так же, как и вы, и вы стали лучшими подругами.
— Нет, она из меня все дерьмо выбила, за мусорными баками, на перемене. — Доктор Макдональд отковыряла вилкой кусок черного пудинга, подняла на уровень глаз и стала, прищурившись, его рассматривать. — Возможно, она сексуально над ним надругалась, или он хо… хотел надругаться над ней, а не она. Но он любил ее, и это все было обречено… Обреченооооооо. А чего вы вино не пьете, а? Вы почему не пьете… ваше вино… не пьете?
— Да, вы уж, пожалуйста, извините нас. — Я протянул визитную карточку. Затем, покопавшись, вытащил двадцатку и тоже протянул. Весьма щедрые чаевые, но если уж быть совсем честным — то, как себя вела доктор Макдональд… Она сидела, склонившись вперед, обняв руками тарелку с чизкейком и упав головой на руки. Кудрявые каштановые волосы разметались по лужице пролитого бренди. И что-то тихо напевала.
Вечно эта проблема с психологами — слишком много времени проводят, копошась в сознании чокнутых насильников, убийц и педофилов, так что даже иногда некоторая часть их «нормального я» стирается.
Я бросил красный пластиковый фолдер в ее сумку, набросил на шею ремень и, просунув руки ей подмышки, поставил на ноги.
Она прекратила петь. Нахмурилась:
— Его обидела светловолосая тринадцатилетняя девочка. Она разбила… она разбила ему сердце. И еще, может быть, руку сломала или ногу. Или еще что-нибудь.
— У вас вся щека в чизкейке. — Отпустил ее. Доктор Макдональд, пошатнувшись, сделала шаг назад. Это было похоже на то, как будто она собиралась врезаться в соседний стол. Я снова схватил ее. — Лучшая на курсе, да?
— А вввам… вам когда-нибудь… тринадцатилетняя девчонка сердце раз… разбивала?
О-о, она ничего не знала.
— Идти можете?
— Готова поспорить, что она это сделала Бьюсь об заклад, она разбила его на две половинки — и наступила на него ногой, как… как на жука.
В ванной блевали. Я лежал на спине на своей койке — подушки под головой, босые ноги на пуховом одеяле — и просматривал фотографии в фолдере доктора Макдональд. Трамадол и напроксен обнимали меня теплыми мягкими руками, и это успокаивало сильнее, чем слабое раскачивание парома.
Еще один взрыв раскатистых рыганий. Потом голос:
— Эш… Эш, придержите мне волосы…
— Нет.
В фотографиях Макдональд, казалось, отсутствовал какой-либо порядок. В самом начале были поздравительные открытки Ханны Келли, но сразу после них шли фотографии Хелен Макмиллан — двенадцатилетней девочки из Данди с подписанными первыми экземплярами книг на тридцать две тысячи фунтов на книжной полке в спальне.
Она уже не была похожа на ту девочку на фотографиях, которые мы нашли у нее в комоде. Сейчас ее сердцевидное лицо и длинную, покрытую синяками шею обрамляли огненно-рыжие завитки кудрей. Нос и щеки были покрыты веснушками, из носа вытекала тонкая струйка крови. Слишком много туши на ресницах — краска смазана и размыта слезами.