День Святого Никогда
Шрифт:
Окованный медью фолиант оказался весьма существенным подспорьем в нелегком деле пробивания сквозь потоки людей. Агнешка, сидя на дедушкиных плечах, прокладывала курс, Феликс перехватывал фолиант поудобнее, так, чтобы острые углы выпирали вперед, и решительно рассекал человеческое море. Делать это стало не в пример труднее, чем ранним утром, когда полусонные прохожие еще только начинали превращаться в оголтелых и бесцеремонных гуляк, пребывающих в состоянии массового эйфорического психоза, охватившего чуть ли не все население Столицы.
«Все-таки
— Приехали, — сказал он, ступив на брусчатку площади Героев. — Слезай.
Здесь толпа редела на глазах, оставляя за собой груды бумажного мусора, россыпи конфетти, обрывки одежды, шелуху от семечек и рожки от мороженого. Повсюду деловито сновали дворники, таская за собой урны, куда они сгребали горы хлама, и устало бродили коробейники, предлагая всем желающим остатки разных вкусностей. Жандармы сгоняли с широких ступеней оперного театра разместившихся там лоточников. Откуда-то приехали три пожарные кареты с водовозками; одетые в бурую брезентовую форму усачи в островерхих шлемах сноровисто раскатали рукава и принялись накачивать помпами воду, смывая с мостовой конские каштаны.
Площадь в срочном порядке очищали от следов веселья плебса, дабы ничто не оскорбляло взора истинных ценителей оперы, когда те съедутся на премьеру «Беовульфа». Феликс всецело одобрял тягу бургомистра к чистоте и порядку, но из-за пожарных пересекать площадь напрямик означало промокнуть с головы до ног. Пришлось идти в обход, минуя сумрачную колоннаду оперного театра, резные ворота Метрополитен-музея и приближаясь к дверям ратуши сбоку, от чего замок на этих дверях заметен был не сразу.
— Вот елки-палки! — в сердцах бросил Феликс. — Так я и думал!
— Что?
— Разминулись мы с Сигизмундом, вот что… И где теперь его искать — я ума не приложу… Есть идеи, внучка?
— Может, он на ярмарке?
— Вряд ли, — скептически прищурился Феликс, поглядев в сторону проспекта Свободы, где бурлила давно выплеснувшаяся из берегов Рыночной площади ярмарка. Фонарные столбы были увешаны гирляндами, тротуары забиты палатками, в которых можно было узнать свое будущее, безболезненно вырвать зуб, купить лекарство от всех болезней и увидеть женщину с бородой, а над толпой вороньим карканьем разносились вопли зазывал. На какой-то миг Феликсу стало дурно от одной мысли, что ему придется окунуться в этот бедлам.
— Нет, ну а все-таки? — продолжала настаивать Агнешка.
— Пожалей своего бедного дедушку, — взмолился Феликс. — Давай я лучше куплю тебе сладкой ваты, и ты испортишь аппетит перед обедом в менее шумном месте. Идет?
— Раз уж ты настаиваешь…
— Хитрюга ты! — рассмеялся Феликс и жестом подозвал коробейника. — И сластена…
— А будешь обзываться, я маме наябедничаю.
Боммм! — прокатился по площади раскатистый удар колокола, вспугнув усевшихся на крышах голубей.
— Ого! — присвистнул Феликс, задирая голову к циферблату часов на башне ратуши. — Полвторого! А ты в курсе, маленькая вредина, что нам наказано быть дома к обеду, и в случае опоздания влетит и тебе, и мне? Так что ярмарка отменяется. Пора возвращаться.
— Так не честно… — заканючила Агнешка. — Мы еще и не сходили никуда толком — а уже надо домой. Это так скучно, всегда возвращаться к обеду… Дед, а тебе не бывает скучно?
— Бывает, конечно. И часто. Я вообще люблю скуку.
— Да ну тебя! Как можно любить скуку?!
— Очень просто. Для этого надо всю жизнь быть героем и совершать подвиги…
4
К обеду они опоздали. Дверь открыл Освальд, готовый принять плащ, но за неимением оного Феликс вручил ему фолиант, попросив отнести в свой кабинет, а по лестнице уже спускалась Ильза.
— Ну наконец-то! — воскликнула она. — Я уже начала волноваться!
— И совершенно напрасно, — заметил Феликс, помогая внучке освободиться от пелерины.
— Умом я понимаю, что напрасно, а на сердце у меня неспокойно! — заявила Ильза.
— Я всегда знал, что женская логика — это оксюморон, — хмыкнул Феликс.
— Мамочка, в самом деле, чего тебе переживать? Я же не одна гуляла, а с дедушкой. А он хоть и любит иногда ругаться непонятными словами, все-таки взрослый человек!
— По правде говоря, Агнешка, я подозреваю, что твоя мама переживала бы куда меньше, гуляй ты в одиночестве. Я ведь герой, а герои сначала стареют, а только потом уж взрослеют…
— Идите мыть руки, пустомели! — не выдержала Ильза.
В столовой уже все было приготовлено для праздничного обеда. До хруста накрахмаленная скатерть устилала обеденный стол, сияло столовое серебро, из буфета по такому случаю был извлечен сервиз мейсенского фарфора, а подле каждого прибора снежным холмиком возвышалась сложенная пирамидкой салфетка. Сидящий во главе стола Йозеф при появлении Феликса сложил газету и возмущенно сказал:
— Папа, ну что за выходки?!
— Ты о чем, сынок? — невозмутимо спросил Феликс.
— Вскочили ни свет, ни заря, не позавтракали, умчались на парад. Что же мы, не могли всей семьей погулять?
— Во-первых, завтраком Ильза нас накормила. А во-вторых, почему бы в День Героя внучке не погулять с дедушкой, который тоже, некоторым образом, герой? И потом, по выходным ты любишь спать до полудня…
— Хватит-хватит, — замахал руками Йозеф. — А то я же в итоге окажусь виноват! Сто раз зарекался с тобой спорить… Здравствуй, дочка!
— Привет, па! — Агнешка чмокнула отца в щеку. — Мы так здорово погуляли! Если бы еще не надо было возвращаться…