День триффидов (авторский сборник)
Шрифт:
— М-да. Первое, что бросается в глаза, это то, что их чертовски много, гораздо больше, чем я мог вообразить. А второе — какого дьявола они группируются в скопления вроде этого?! — Я ткнул пальцем.
— А! — воскликнул капитан. — Теперь на минуту отвлекитесь и прищурьтесь.
Я прищурился и понял, что он имеет в виду.
— Области концентрации…
Капитан кивнул:
— Вот именно! Пять основных и целый ряд поменьше. Самая большая — юго-западнее Кубы, вторая по плотности — в шестистах милях от Кокосовых островов, огромные скопления — у Филиппин, Японии и Алеутов.
Я отрицательно покачал головой, пытаясь сообразить, к чему он клонит. Капитан достал карту промеров глубин и развернул ее на столе рядом с первой.
— Области концентрации в районе больших глубин? — догадался я.
— Да, и почти нет сообщений о погружениях в местах мельче, чем четыре тысячи саженей.
Я задумался. Капитан тоже молчал.
— Ну и что? — не выдержал я.
— Вот именно: ну и что?
Мы снова склонились над картами.
— Да, еще! — вспомнил он. — Все сообщения касаются исключительно погружений, и ни одного — о взлете.
— Капитан, — спросил я, — что вы обо всем этом думаете? У вас есть хоть какие-нибудь предположения? И если есть, собираетесь ли поделиться со мной?
— У нас есть целый ряд теорий, но все они, по тем или иным причинам, неудовлетворительны. Ну, а ответ на второй вопрос вытекает из первого.
— А как насчет русских?
— Они здесь ни при чем. В действительности они обеспокоены еще больше нашего. Русские с молоком матери впитали ненависть к капиталистам и всегда во всем подозревают Запад. Вот и теперь они не могут отделаться от мысли, что эти болиды — наши козни и происки, хоть и не понимают, что за игру мы ведем. Единственное, в чем сходятся мнения Востока и Запада, — эти штуки — не природное явление, и появление их не случайно.
— А если не Россия, а какая-то другая страна, вы бы об этом знали?
— Без сомнения.
Мы снова погрузились в изучение карт.
— Мне постоянно напоминают, — нарушил молчание я, — слова небезызвестного Шерлока Холмса, сказанные им моему тезке: «Когда вы устраните невозможное, то все, что останется — каким бы невероятным оно ни было — и будет истиной». Кто может утверждать, что если болиды — не продукт земной цивилизации…
— Мне не нравится такое разрешение вопроса, — оборвал меня капитан.
— Оно никому не понравится, — согласился я, — и тем не менее… Или почему, например, не предположить, что нечто в Глубинахдостигло высокой стадии эволюции и теперь объявилось на поверхности во всей красе высокоразвитой технологии. Почему бы и нет?
— Еще менее вероятно, — заметил капитан.
— В таком случае, мы опровергаем Холмса — мы устранили все возможное и невозможное. А Глубины— совсем неплохое место, чтобы схоронить что-либо от глаз человеческих, преодолев, естественно, технические трудности.
— Кто спорит, — согласился капитан, — но среди этих, как вы выразились, трудностей — давление в четыре-пять тонн на квадратный дюйм.
— Гм, об этом стоит поразмыслить. — Я нахмурился. — Возникает еще один вопрос: что они здесь делают?
— Вот-вот.
— И никакой зацепки?
— Они прилетают, — задумчиво рассуждал он, — возможно, и улетают. Но преобладает явно первое — вот в чем дело.
Я взглянул на карту, испещренную линиями и точками.
— Вы что-нибудь предпринимаете? Или мне не следует задавать подобных вопросов?
— Для этого мы вас, собственно, и пригласили, к этому я и вел весь разговор. Мы собираемся произвести разведку. Само собой разумеется, что ни о каких радиопередачах не может идти и речи, но нам необходимо все записать и заснять, от и до. Так что, если ваши люди заинтересуются…
— И куда мы отправляемся?
Он показал пальцем на карте.
— О! — воскликнул я. — Моя жена питает пристрастие к тропическому солнцу, особенно в Вест-Индии.
— Сколько мне помнится, у нее было несколько довольно неплохих документальных сценариев.
— Да, да, — размышляя, пробубнил я. — Если И-Би-Си откажется, это будет непростительной ошибкой.
Пока берег не исчез за горизонтом, огромный предмет, возбуждавший наше любопытство, был скрыт под чехлом. Он, как гора, возвышался посреди кормы на специально сконструированной опоре.
Снимали чехол в торжественной обстановке, но «разоблаченная» тайна оказалась всего лишь металлической сферой около десяти футов в диаметре с круглыми, похожими на иллюминаторы, окнами и с большим кольцом для троса сверху.
Начальник экспедиции, капитан-лейтенант, окинув влюбленным взглядом свое детище, обратился к присутствующим:
— Аппарат, который вы сейчас видите, называется батископ.
Он сделал значительную паузу.
— Кажется, Бибе… — шепнул я Филлис.
— Нет, — ответила она, — у того была батисфера.
— А…
— Он сконструирован так, — продолжал капитан-лейтенант, — что способен противостоять давлению в две тонны на квадратный дюйм и теоретически может опуститься до глубины в тысячу пятьсот саженей. Однако мы не планируем погружение более, чем на тысячу двести саженей, оставляя, таким образом, запас прочности в семьсот двадцать фунтов на квадратный дюйм. Даже в этом случае мы побьем достижения доктора Бибе, погрузившегося на глубину немногим более пятисот саженей, и Бартона, который достиг отметки семьсот пятьдесят саженей…
Мне стало скучно, и я обратился к Филлис:
— Я как-то не очень разбираюсь в этих саженях. Сколько это будет в нормальных человеческих футах?
Филлис сверилась со своими записями.
— Глубина, которой они собираются достичь — семь тысяч двести футов, а которой могут достичь — девять тысяч.
— Внушительно.
Филлис в некоторых отношениях гораздо практичнее меня.
— Семь тысяч двести футов, — сообщила она, — это чуть больше мили с третью. А давление на этой глубине немногим больше тонны с третью.