День за два. Записки «карандаша» чеченской войны
Шрифт:
При взгляде на всё это богатство, у меня пропал интерес к чему бы то ни было. Жизнь и без дембельских замашек вполне удалась.
– Ай, ребята, пришли уже, – всё так же счастливо причитал старшина. – Садитесь, садитесь, кушайте, дарагие. Как я радый, как я радый, что живые вы…
Мы уселись за стол и я, моментально водрузив на кусок хлеба колбасу, отправил бутерброд в желудок. В жизни ничего вкуснее не ел.
– Ай, кушайте, кушайте, ребята, – неустанно повторяя, Арутюнян наполнил до краёв стопки и придвинул их к нам. – Ну, давайте, ребята. За приезд ваш давайте.
Чокнулись и прапорщик выпил первым. Мы тоже греть не стали и через долю секунды довольно закряхтели. Хорошо пошла зараза. И ведь первый раз в жизни попробовал самогонку. Даже в деревне не решался, от одного запаха воротило, а этот ничего, толковый. Опьянел я моментально и медленно осматривая помещение, спросил:
– А каптёр где?
– Ай, какой каптёр? Зачем он мне, когда я сам лучше, – пожаловался Арутюнян, пережёвывая кусок куриного мяса. – От нового призыва толку нет совсем, никакого понятия у них…
– Так и мы без понятия были, – ухмыльнулся Татарин, вилкой доставая из банки мятый помидор. – Вспомни, как ты меня петухом обзывал, когда я ночью попался с сигаретами для дедушек. Ночью в город в самоход бегал и, как раз, вернулся, типа без палева думал, а тут ты…
– Ай, нет, вам пинка дашь, и вы понимаете уже, как надо, – возразил старшина. – А этих не тронь, они жалобы сразу пишут, в этот, как его, комитет материнский…
– Какой комитет? – переспросил я, перестав жевать. – Чего это?
– Ай, не знаешь. А почему не знаешь? Ай, они давно уже есть, – Арутюнян снова наполнил стопки до краёв. – А потому что они раньше не лезли к нам так, как теперь лезут. Они политические враги. Ай, я думаю, у них заказ, армию нашу развалить, и они это сделают. Вы меня, ребята, знаете, я зазря никогда никого не бил, не ругал, только за дело. По-мужицки, чтоб вы из армии нормальными людьми в жизнь вышли, если вас до армии не научили. Ай, вы думаете, вас там, на гражданке бить не будут, если неправильно делать будете, не по-мужски?
Прапорщик коснулся стопки, хотел поднять, но передумал.
– Ай, ты, Курт, помнишь, как ты в столовой повариху отматерил, что она тебе жидко льёт?
– Ну, – кивнул я, не сводя глаз со стопки и обмакивая в соусе из кетчупа и майонеза прожаренную шкурку окорочка.
– Забудет он, как же, – рассмеялся Татарин. – Мало того, что сразу от поварихи половником по башке отхватил, так у него ещё потом вся задница сине-чёрная была, как ты его пряжкой ремня исполосовал. Слушай, Курт, а выходит тебя тогда досрочно в слоны перевели, и не какие-то там дедушки, а лично старшина роты.
Я улыбнулся и вспомнил, что и в самом деле целую неделю не мог сидеть и даже ел в столовке стоя, а спал исключительно на животе, при этом старослужащим врал, что мне совсем не больно и видел, они за то меня уважают.
– Воот, – многозначительно протянул прапорщик и поднял-таки стопку. – Такая травма, а стучать на меня не побежал, а мог, а теперь что… Ну, за вас, ребята, что живые вернулись. Ай, как я радый, как я радый, что живые вы…
Арутюнян не договорил и чокнувшись с нами, опять выпил первым. Мы следом.
– И что теперь? –
– А теперь, – старшина внимательно посмотрел на меня, потом на Татарина и снова на меня. – Ты закусывай, закусывай, Курт. А теперь… Ай, хорошо, давай так. Неделю назад на кепепе женщина скандал закатила, весь город слышал. Ай, театр на гастролях, по-другому не назовёшь. К командиру части рвалась, а её не пускали. Ай, потом пропустили, Карпухин распорядился, так она ему чуть глаз не выцарапала…
Мы с Гафуром слушали, раскрыв рты и позабыв о пище.
– Ай, женщина та командиру говорит, так и так, по какому праву в нашем полку детям не дают кушать и спать. Карпухин понять не может, каким таким детям? Откуда дети в боевой части? А она на него кричит, что вы прикидываетесь, в суд буду подавать, в комитет матерей этих писать…
– Ну? – заинтересованно и вполне серьёзно, будто ожидая важнейшего в своей жизни решения, поторопил Татарин.
– Ай, ты не перебивай старшего по званию, петух абаный, а то на очки отправлю, – возмутился Арутюнян, и мы улыбнулись, что и нам досталось по старинке. – Эта глупая женщина была мама одного солдата, из четвёртой роты. Вновь призванный, из-под Воронежа откуда-то. Так он ей написал, не высыпается, в караулы постоянно ходит и всё время кушать хочет. Понимаешь, до чего дошло уже с этим комитетом мам и бабушек?
– Как в том мультике про Вовочку, – вспомнил я, усмехнувшись и снова принимаясь за еду.
– Ай, какой мультик? Тут такой мультик, ни в каком мультике тебе не покажут, – ещё сильнее возмутился старшина и закурил. – Ай, я понимаю, бить нехорошо. И я не против комитета этого. Солдат тоже человек с правами своими. Но почему про права помнят, а про обязанности не помнят? Мне что делать с солдатом, если он не умеет устав караульной службы выучить? Домой его отпустить? А кто тогда служить будет, если всех домой отпустить, если у всех мама их приедет и будет кричать на командира полка? Вы кого вырастили, хочу я у этих мам спросить? Мужчину? Нет. Вы зачем в армию сына отправили? Чтобы мужчиной стал? Ай, опять нет. Они ни за что отвечать не приучены и мне их этому учить не дают. У них одни права и никакой ответственности. А у меня наоборот, одна ответственность и никаких прав. Ай, они скоро меня сами бить будут, а я и слова против не скажи. Это так можно? Ай, у меня дочки растут, им замуж за кого выходить? За этих вот, маминых сынков, которые выспаться не могут?
– А, у меня дед так считал, – сказал я, тупо уставившись в крышку стола. – Если человек до окончания школы не понял, что и как, где хорошо, где плохо, как можно, а как нет, то его только бить и остаётся, по-другому он уже не поймёт…
– Правильно говорил твой дед, мудрый был человек, – не вытерпев, Гафур сам разлил самогон по стопкам и предложил. – Давай за дедов наших, и за тех, что по роду нашему учили нас, как надо, и за тех, что в армии тоже учили…
– Ай, не спеши, – остановил прапорщик и, взяв стопку, встал. – Третий тост.