Деньги для киллера

Полякова Татьяна Викторовна

Кличка у него Оборотень. И связаться с ним можно было только через одного человека:

Илью Большакова. Смекаете, куда ветер дует? Этот самый Большаков должен был киллеру деньги передать, плату за убийство и то есть. Большие деньги. Только сгинул он вместе с большими деньгами, и ни одна живая душа не знает, что с ним. Рахматулин должен с киллером расплатиться, а чем?

— Что ж, у него денег нет? — удивилась Сонька.

— Таких, может, и нет. Их ведь собрать надо, а деньги в деле. И Оборотень на него зуб поимел, потому как оплата задержалась и человек Витькин сгинул. Хотя, может, сам Оборотень его и пришил, поди

разбери. Короче, Браун решил во всем этом поучаствовать, уж очень ему хочется, чтобы Оборотень его от Витьки вашего избавил.

— Дела, — сказала Сонька, — еще б понять чего-нибудь.

— Только это еще не самое паршивое.

Браун сказал, слух прошел, что две какие-то девки убийц Большакова видели собственными глазами, видели, как труп его на деревенском кладбище зарывали, и сами потом к Рахматулину пришли и в доказательство большаковский медальон показали.

— Вот гад! — ахнула Сонька. — Выходит, мы вроде приманки.

— Точно. Найти вас проще простого.

Брауну на это много времени не понадобится. И не только Брауну. Если Оборотень Большакова не убивал, ему тоже интересно будет на убийц взглянуть. А теперь вы мне скажите: что на кладбище видели?

— Ничего. Максимыч, может, и видел, но нам не сказал, — прервала я затяжное молчание.

— Маргарита, мотать вам надо. Убьют вас ни за что ни про что, и понять ничего не успеете.

— Куда нам бежать? — вздохнула я. — Прятаться? Не найдут, так от тоски свихнешься, много ли напрячешься. Нет, прятаться я не буду. Ты как? спросила я Соньку.

— Я — как ты. Скажешь прятаться — спрячусь, нет — значит, нет. Беженцев и без нас хватает, может, побираться начать на старости лет?

— Дуры вы, вот схлопочете пулю…

— Ты нас не пугай, сбежать всегда успеем, может, как-нибудь и выкрутимся.

— Ага, давайте.

— Они что же, при тебе говорили? — спросила я.

— Как же… по нужде пошел, а они по аллее прогуливаются, вот я, точно индеец, за ними…

— Ты, Гош, поаккуратней.

— Поучи… Уезжаете или нет?

— Не-а, — ответила Сонька, выдав лихую улыбку. — Гретка умная, что-нибудь придумает. Что мы, дуры какие, квартиры бросить и без штанов бежать, нет уж, мне наш город нравится, пусть другие бегут.

— Отважная очень, — съязвил Гоша. У меня не было Сонькиного оптимизма, но как-то так выходило, что бежать нам некуда.

Проводив Гошу, мы легли спать, только уснуть оказалось делом нелегким.

Сонька глаза в потолок таращила, потом ко мне полезла:

— Гретка…

— Помолчи.

— Может, нам правда сбежать. Страшно.

— Будет совсем страшно, сбежим. А сейчас заткнись.

— Ты подумать хочешь? Думай, думай… — Сонька затихла и лежала, не шевелясь. А я пыталась думать. Первый стопроцентный факт — Большаков зарыт у амбара. Но знаем об этом только мы, для остальных это совсем не факт. Второй: убийца — парень на «восьмерке», его я видела в ту ночь. Номер машины имеется, и установить владельца нетрудно. Здесь сразу два «но»: во-первых, это опасно, во-вторых, машина может быть ворованной. Кто-то схватил связного, то есть Илью Большакова, и зверски пытал. С какой целью? Хотел узнать, где деньги? Сомнительно: деньги должны были находится у него. Хотел узнать, кто такой Оборотень?

Зачем? Допустим, он просто любопытный.

Или имел на Оборотня зуб. Или смертельно боялся его. Большаков мог рассказать о киллере,

а мог и не рассказать, хотя очень сомнительно, что человек смог вынести такие пытки и промолчать. У Рахматулина сейчас требуют деньги. Кто? Оборотень, пожалуй, это тоже факт, именно он Витьку звонками в тоску вгоняет. А Витька распускает слух, что мы видели убийц. Для чего?

Для того, чтобы их выманить. Их или Оборотня. Может, он решил деньги сэкономить и с ним разделаться? Рахматулин врет, что проверял могилу. Почему? Объяснений этому я не нахожу. Теперь во все это еще и Браун вмешивается, пылая желанием разделаться с конкурентом. И мы умудрились влезть во всю эту кашу. Пора бежать! Я вздохнула, Сонька сразу заворочалась.

— Злиться не будешь, если спрошу: чего надумала?

— Спи, несчастная.

— Мысли одолевают. Чего делать-то будем?

— Будем ждать гостей.

Будильник зазвенел в половине седьмого. Сонька делала вид, что его не слышит.

На работу мне сегодня к десяти, но по средам, а сегодня среда, я хожу за молоком.

Тяжко вздохнув, накинула халат. Мир с утра выглядел серым и скучным.

— Гретка, молочка бы, — пробубнила Сонька.

— Убить бы тебя! — в сердцах ответила я и пошла в ванную. Душ придал бодрости, в однообразной серости мира стали проглядывать розовые пятна. Я попробовала продолжить вечерние размышления, так сказать, на свежую голову, но то ли голова не была свежей, то ли рефлексы еще дремали, только вчерашние умозаключения казались чепухой, сюжетом для третьеразрядного фильма.

— Нельзя постоянно думать об одном и том же, — мудро рассудила я, взяла бидон и вышла из дома.

До троллейбусной остановки, где размещался импровизированный рынок, метров пятьсот. Через дорогу, вдоль сквера и направо. Я сошла с тротуара, сделала шаг и тут… дико заскрипели тормоза, заревел сигнал, и я схлопотала такой удар по бедру, что грохнулась спиной на асфальт и взвыла от боли. Мой бидончик, весело громыхая, покатился по дороге. Тут я заметила в нескольких сантиметрах от себя колеса машины и хотела заорать, но крика не получилось. Волосы вроде бы встали дыбом, а вот язык — отсох. Расстояние между мной и колесами не уменьшалось, и я с трудом сообразила, что машина стоит на месте, а я, как ни странно, жива. Правда, не совсем.

Возвращение к жизни процесс медленный.

Его слегка ускорил тип, выскочивший из машины.

— Идиотка несчастная! — заорал он. — Тебе что, жить надоело? Смотреть надо, куда идешь.

Это было обидно, я смогла приподняться и проорать в ответ:

— Правила учи, придурок. Здесь одностороннее движение. Глаза протри и увидишь «кирпич».

— Где здесь знак, где? Покажи.

— Как только встану, — ответила я. Тут он перестал орать и начал проявлять беспокойство, а потом и заботу, прямо-таки отеческую.

— Здорово задел?

— Испугал здорово. Пока больше ничего сказать не могу.

Он присел рядом, ощупал мои ноги и с видимым облегчением сообщил:

— Переломов нет. Встать сможешь?

— Попробую, — я пошевелилась и для начала села поудобнее. Получалось неплохо.

— Головой ударилась?

— Нет. Спиной.

— Больно?

— Конечно, больно. — Он подал мне руку, и я встала. На мой белый плащ смотреть не хотелось. Вокруг собрались несколько любопытных. Тип, минуту назад посягавший на мою жизнь, подобрал бидон с крышкой и вернулся ко мне.