Деньги – это самое… самое… (Софья Блюфштейн, Россия)
Шрифт:
Приехала Соня в Иман не с пустым кошельком, денег было достаточно, чтобы купить дом и попытаться торговать квасом. Ну а за квасом, она ничуть не сомневалась, пойдет и спиртяшка, и самогон, а там и к опиумной торговле, самому доходному делу, можно пристроиться, потом, глядишь, во Владивостоке притон открыть… Планы у Сони были самые невероятные, однако не все вышло так, как мечталось. Здесь были свои «авторитеты», которые вовсе не хотели пускать к кормушке невесть откуда взявшуюся старушонку, выдающую себя за Соньку Золотая Ручка. В ее баснословную славу никто не верил, и даже принеси она справку из полиции с печатью, ее подняли бы на смех. Зато в полиции ее имя, ее известность сыграли с нею дурную шутку — полиция приставила к ней слежку. Не простой филер из нижних чинов, а офицер, сотник М. Фиганов, опытнейший сыщик, следил за каждым ее шагом. В архиве сохранилось не менее десяти донесений за период с декабря 1898 года по июнь 1899 года. Фиганов сообщал, что Соня ведет законопослушный образ жизни и наказать ее не за что. Местное население к ней относится враждебно, и даже отмечались случаи битья оконных стекол. Что касается мыслей Сони, то сотник отмечал «тоску по своему сожителю Кириллу Богданову, находящемуся на Сахалине», и «отсутствие средств к жизни».
Последний рапорт, датированный 17 июня 1899 года, гласил: «Проживающая на Имане преступница София Блювштейн («Золотая Ручка») продала свой дом и выехала в Хабаровск. О чем Вашему Превосходительству доношу. М. Фиганов».
Не во Владивосток, где расцвела бы, как мечталось, Сонина опиумная торговля, а в Хабаровск. Зачем?
Да затем, что оттуда лежал путь в дальневосточные порты, откуда ходили корабли на Сахалин…
Итак, она вернулась туда, откуда бежала! Все-таки годы ссылки не прошли даром: она сроднилась с Сахалином. Там даже воры и убийцы были свои, прикормленные. Там был единственный родной для нее человек, ее последняя любовь — Кирилл Богданов. Какой-никакой, а все же муж…
Соня немедленно наладила старые связи и вовсю развернула торговлю своим любимым «квасом». Однако здоровье ее было совершенно подорвано. И впервые перед глазами прожженной авантюристки замаячили те места, где деньги — деньги, которые были самым главным для нее в жизни! — не будут иметь значения. Впервые алчная душа ее встревожилась, испугалась… и Соня, со свойственной ей предусмотрительностью, решила похлопотать о тепленьком местечке для этой самой души.
В Сахалинском областном архиве уже в наши дни обнаружился уникальный документ — церковно-приходская книга, а в ней неподшитые и каким-то чудом не потерянные для истории свидетельства о крещении Соньки Золотая Ручка — с ее личным, хотя и весьма корявым автографом.
Итак: «Тысяча восемьсот девяносто девятого года июля 10 дня, нижеподписавшаяся крестьянка из ссыльных Тымовского округа на о. Сахалин Шендель Блювштейн, даю показания в нижеследующем. Родилась я в городе Варшаве от родителей мещан, иудейского вероисповедания. От роду имею 48 лет. До ссылки на Сахалин имела законного мужа Михаила Яковлева Блювштейн, которого в живых нет, от него имею двух дочерей — Софью 24 лет и Антонину 20 лет, они живут в Москве.
Страдая 12 лет в ссылке и иногда читая св. Евангелие, я вполне убедилась, что Господь Иисус Христос есть истинный мессия и что спасение души возможно только в лоне православной церкви. А потому сим удостоверяю, что не ради каких-либо мирских выгод и по искреннему убеждению желаю присоединиться к православной церкви… 1899 года 10 июля». И собственноручная подпись Золотой Ручки: «Шендель Блювштейн».
К изумлению Сони, после крещения она выздоровела… и прожила еще три года. Новообращенная православная лихачила вовсю, радуясь, что обманула всевидящего Бога, но…
В 1902 году Влас Дорошевич вновь посетил пост Александровский. И в журнале «Русское слово» № 317 дополнил свои сахалинские записи следующим комментарием: «В тюремном ведомстве получено сообщение, что известная в свое время железнодорожная воровка София Блювштейн, более известная под кличкой Сонька Золотая Ручка, недавно умерла на Сахалине, где она, отбыв каторгу, жила на поселении. Смерть Софьи Блювштейн, более известной под кличкой «Золотая Ручка», последовала от простуды».
Итак, она умерла на Сахалине, там же и была похоронена на старом Александровском погосте, что на Кладбищенской высотке. Еще до последнего времени находились старожилы, которые ту могилу помнили. Так что мифы о могиле Сони на Ваганьковском кладбище — не более чем мифы. И совершенно попусту тратят время воровские авторитеты, захаживая туда и прося удачи у «мамы Сони». Конечно, деньги — это самое… самое… но факты все же вещь упрямая: Сони там нет.
Замуж за русского миллионера…
(Матильда и Анатолий Демидовы-Сан-Донато, Россия)
Ее появления на этом балу ждали нетерпеливо. Прошел слух о новой коллекции бразильских алмазов невероятно чистой воды и баснословной ценности (общим весом почти сто каратов!), которые недавно приобрел известный богач Анатолий Демидов, чтобы сделать склаваж [1] для своей жены Матильды, известной страстью к драгоценностям. Лучшие ювелиры Санкт-Петербурга перебивали друг у друга выгодный заказ, однако он так никому и не достался: Демидов нарочно поехал в Париж, который обожал, чтобы именно там был изготовлен склаваж. Потерявшие столь выгодную работу ювелиры злословили: поручить французу изделие, которое должно в точности повторить одну из знаменитых драгоценностей императорской фамилии — склаваж самой Екатерины Второй — вот уж нелепость! А впрочем, и для матушки-императрицы изготовил украшение иноземец по имени Леопольд Пфистерер, прибывший в Петербург из Вены в первых числах января 1764 года и ставший единственным мастером «Мастерской Ея Императорского Величества алмазных дел». Демидов, спасибо, не дошел до того, чтобы в Россию иноземца выписывать — просто сделал заказ в Париже. И вот работа закончена, драгоценность прибыла в Санкт-Петербург, жена Демидова получила ее и на этом балу должна была впервые предстать в новом склаваже. Что и говорить, шейка у Матильды воистину лебединая, на таких шейках только и носить баснословные бриллианты!
1
Склаваж (от французского esclavage — рабство, неволя) — колье-ошейник с бантом или другим крупным декоративным элементом
Бал начался, однако Демидовых никто еще не видел. Государыня Александра Федоровна, которая изволила нынче отереть слезы с глаз (мучила, мучила ее таки многолетняя связь мужа с Варенькой Нелидовой, досаждала порою до глубоких ран сердечных!), поглядывала вокруг с нетерпением, надеясь первой углядеть Матильду, но напрасно. И вдруг ветром прошелестела в танцующей, болтающей, смеющейся толпе весть: прибыли!
Глаза у царицы заблестели. Однако тут же — новый шепоток: Демидов явился один, без жены.
— Неужто пришелся не по размеру склаваж? — обменялась государыня с фрейлиной Тютчевой тонкими улыбочками, в которых лишь понимающий человек мог разглядеть изощренное ехидство. Неужели госпожа Демидова столь огорчена, что решила из-за такой малости пренебречь приглашением государя императора и его хорошим — порой даже слишком хорошим! — отношением к изящной француженке?
Тем временем Николай дал знак, и Демидов подошел к нему с поклоном.
— Простите великодушно, ваше величество, — проговорил он. — Супруга моя занемогла и вынуждена была слечь в постель…
Он не договорил — объявили о прибытии госпожи Демидовой!
— Что сие означает, сударь? — неприязненно спросил Николай, которому нравилась Матильда и не нравился ее муж (и за его несносный нрав, и просто потому, что государь недолюбливал вообще всех мужей хорошеньких женщин, возьмите вот хоть некоего Александра Пушкина…). — Шутить изволите?
А лицо Анатолия Демидова сделалось вдруг таким, что и мысли о шутках не могло возникнуть. Самая откровенная ярость выражалась на нем, самая ужасная свирепость. И адресованы столь сильные чувства были высокой изящной женщине в белом, которая в это мгновение появилась в зале. Ее волосы по тогдашней моде были высоко подобраны, и прекрасная шея, скованная сверкающим бриллиантовым колье, привлекала все взоры.