Der Architekt. Проект Германия
Шрифт:
— В общем, товарищ майор, свидание прошло по плану, — сказал я. — Только вот по дороге нас обстреляли.
От такого известия Силантьев мгновенно проснулся:
— Как — обстреляли? Кто?
— Банда мародеров. В развалинах прятались… По мародерам полковник Чесноков подробно доложит.
— Полковник Чесноков, — с непонятной горечью вздохнул майор Силантьев. — Да уж, Чесноков — сила… Фрау-то часом не зацепило?
— Нет, цела.
— Сильно напугалась?
— Она хорошо держалась, —
— Черт! — Силантьев аж подскочил. — Где он?
— В госпитале в Егоровке.
— Врач что говорит? Там вообще толковый врач?
— Врач толковый… Туда связь провели, можно вечером позвонить — справиться.
— Ясно. — Силантьев пожевал губами. — А что Шпеер?
— По мне, так поправляется. Хотя полудохлый еще, конечно.
— Как у фрау прошла встреча с сыном?
— Нормально.
— Еще что-нибудь? — спросил Силантьев, сильно двигая бровями. — Может, у тебя имеются какие-то соображения? Не таись, выкладывай.
— Предполагаю, фрау Шпеер захочет сегодня связаться с Москвой.
В комнату ввалился Чесноков. От него пахло морозом, дымком, машинным маслом. Он положил ППШ на скамью, уселся рядом и сразу закрыл глаза.
— Шмайссеры сдал, — сообщил он.
Я замолчал.
— Ну, не стесняйтесь, товарищ лейтенант, — настаивал майор Силантьев. — Какие у вас идеи насчет дальнейших намерений фрау?
— Она попросит, чтобы ей позволили забрать капитана Шпеера прямо сейчас.
— Рекомендации? — Силантьев в упор посмотрел на меня.
— Мои?
Я удивился. Обычно от меня требовали только информацию. Анализом и составлением рекомендаций занимались более компетентные товарищи. Но собственное мнение у меня, естественно, уже сложилось, и я его изложил:
— Считаю, связь с Москвой ей нужно предоставить. Или пусть поговорит с Екатериной Павловной, например, по линии Красного Креста. Товарищ Пешкова ей обрисует ситуацию, да и утешит заодно. А вот капитана Шпеера передавать немцам сейчас преждевременно. Пусть сперва за Дон отойдут, а еще лучше — за Днепр… Ну, это не мне решать…
Чесноков рядом со мной пошевелился и что-то пробурчал невнятное.
Силантьев настойчиво ждал, пока я выскажусь до конца.
Я и высказался:
— Вообще капитан Шпеер еще слишком слабый после тифа. Оклематься бы ему получше. Нельзя его никуда тащить, помрет по дороге. Продует его где-нибудь на сквознячке — и привет.
— А это правда? — прищурился Силантьев. — Или просто удобный предлог задержать его у нас?
— Доктор Перемога подтвердит.
Теперь я отчетливо слышал, как Чесноков похрапывает.
— Кстати, о докторах, — продолжал я, — мне еще нужно встретиться с главврачом госпиталя для
— Зачем?
— Посылка из Москвы, — напомнил я.
— Да, точно. — Силантьев протер глаза. — Почему сам ему не отвезешь, прямо в госпиталь?
— Оставлять фрау без присмотра — не имею права, а тащить фрау в настоящий госпиталь для военнопленных… тоже не имею права.
— Молодец, — сказал майор, — до мелочей всё продумал. Мыслишь политически грамотно.
— Спасибо, товарищ майор.
— Наверное, много времени свободного было, чтобы думать?
— Не жалуюсь, товарищ майор.
— Отправишь фрау в Москву и тогда сам съездишь к Шмидену, — сказал Силантьев. — Ему, небось, недосуг по тайным свиданкам бегать.
Чесноков во сне захохотал.
— Какие-нибудь любопытные вещи в письменном виде сообщить не хочешь? — спросил меня Силантьев.
— Бумага найдется? — спросил я.
— Ну когда же у нас для тебя бумаги не находилось? — Силантьев кивнул на полку, где под старыми банками с чем-то высохшим лежало несколько листков. — Пиши.
Я тщательно записал свои наблюдения и заключил так:
«Складывается впечатление, что фрау Шпеер — самостоятельно мыслящая, умная, волевая женщина. Вместе с тем, разумеется, она будет предельно лояльна к режиму, который устанавливает ее старший сын. Об имеющихся репрессиях в германском партийном и правительственном аппарате, особенно против фашистов гитлеровской школы, высказывалась положительно».
Громкий бас, внезапно прозвучавший над ухом, вырвал меня из пустоты.
Я подскочил. Оказалось, я заснул прямо за столом. Глухая бабка схватила мой отчет и потащила на себя. В следующее мгновение она с силой поставила горшок с отбитым краем на мои бумаги, ахнула, схватилась за грудь и попятилась. Так задом и выбралась из комнаты. Я слышал, как она топочет в соседнем помещении, охая и гулко причитая.
Я закрыл глаза, сосчитал до трех, открыл их и еще раз осмотрелся.
В руке у меня был пистолет. Другая вцепилась в бумаги, исписанные карандашом. Последняя строчка накарябана совсем невнятно, буквы потянулись книзу и как будто осыпались — видать, дописывал уже во сне.
Так. Почему я держу пистолет? Что вообще произошло?
Чесноков храпел, размякнув на лавке. Рот приоткрыт, голова запрокинута.
Я с подозрением смотрел на него. Видел он или не видел, как я с оружием на бабку кидаюсь?
— Во конфуз-то вышел, — отчетливо проговорил Чесноков. — Нервический ты, Терентий, прям курсистка какая. Нельзя так.