Деревня Зомби

Ситников Константин Иванович

– Джекииль, сэр, - робко напомнил я, предчувствуя беду.

– Джекииль, разрази тебя адское пламя! Что... что это такое?

– Пробирка, сэр, - сказал я, пятясь и натыкаясь на дверь.

Отступать было некуда.

– Сам вижу, что пробирка, - рявкнул он.
– Внутри!.. Что - внутри?

– Жидкость, сэр.

– Жидкость!
– взорвался он.
– Нет, это неслыханно! Что вы с ней сделали?

– Смешал, как вы велели. Купоросную с лимонной...

– Что?!
– Он задохнулся.

Некоторое время он

стоял передо мной, весь перекосившись, и побелевшие его щеки дрожали от бешенства. Мне даже показалось, что он влепит мне пощечину. Но он сдержался. Резко повернувшись, так что взметнулись полы его халата, он ушел в кабинет и хлопнул дверью. Придерживаясь за стены, я добрался до своего стола и тяжело плюхнулся на стул.

Лучше бы он меня ударил!

Из-за двери доносились докторские рыдания:

– Все... все погублено... полгода работы... коту под хвост...

растяпа... сам виноват... кому доверился... мальчишке...

Я сидел, перебирая бумажки и пытаясь читать их невидящими глазами. Уши у меня то становились горячими, как оладьи, то холодели и съеживались. Мое воображение рисовало мне картины одна противоречивее другой. То я открывал дверь кабинета носом и униженно вилял хвостом, взглядывая на доктора снизу вверх виноватыми собачьими глазами... То я принимал оскорбленную позу и возмущенно бросал в лицо доктору какие-то невнятные для меня самого обвинения... И все это сопровождалось одной неизменной мыслью: теперь-то уж я точно с треском вылечу из лаборатории и загремлю в полицейский участок!

Пока я пытался приучить себя к мысли о том, что мне до конца дней своих придется жить с острейшим чувством вины и позора, рыдания за дверью сменились удивленным бормотанием, затем послышались громкие восклицания, как будто доктор был чем-то поражен... быстрые шаги, звон стекла... Я вытянул шею, напряженно прислушиваясь... Жизнь начала возвращаться ко мне...

Дверь с треском распахнулась, и на пороге вырос взъерошенный доктор... Никогда раньше я не видел его таким взволнованным.

Глаза у него прыгали... В руках была все та же пробирка с зеленой гадостью.

– Джим... Джек... Джеральд... Черт!..

Его халат прищемился дверью, и он раздраженно дернул, оторвав добрый кусок материи.

– Джекииль, - пискнул я.

– Джекииль! Давайте ногу... Что там у вас, туфли? Снимайте их к чертям! И носки... носки тоже долой! Поворачивайтесь!
– Он схватил меня за пятку и кровожадно вскричал: - Ага! Вот она...

великолепная мозоль!

Не иначе, он помешался от горя.

– Док, - взмолился я, - что вы хотите делать?

– Да не вертитесь вы, черт!

Он смочил ватку жидкостью из пробирки и прижал ее к моей пятке.

– А!
– я едва не свалился со стула. Как будто ледышку приложили.

– Ничего, ничего, потерпите немного, - приговаривал доктор, сильнее прижимая ватку.
– Ну, вот и готово. Можете взглянуть.

Я плюхнулся на стул и задрал

босую ногу на колено.

– Ну, что скажете?

Я изумленно провел по пятке пальцами... Кожа была розовой и гладкой, как у младенца. Никакого тебе ороговения, никакой тебе мозоли.

– Док!
– воскликнул я.
– Вы изобрели мгновенный уничтожитель мозолей!

– Больше, друг мой, больше! Регенерация, понимаете? Полная регенерация омертвевшей ткани! Наконец-то мы сдвинулись с мертвой точки. И все благодаря вашей легкой руке.

2. Первый пациент

Через день в нашей лаборатории появился первый пациент. В комнате, в которой раньше занимался я, произвели необходимые перестановки. В углу поставили высокую кожаную кушетку, набитую конским волосом, медицинская сестра, нанятая в качестве сиделки, постлала свежие простыни, взбила подушку, ровненько вытянула вдоль стены сложенное одеяло, и вскоре к нам на второй этаж при помощи двух санитаров поднялся изможденного вида мужчина.

Казалось, он находился в последней стадии физического и психического истощения. Многодневная щетина покрывала его провалившиеся щеки, красные вывернутые бессонницей веки слезились, левая рука, плотно забинтованная, висела на груди. Он сидел перед нами, не доставая ногами до пола, в одних больничных штанах, и костистые его плечи были бессильно опущены.

– Разматывайте, - велел доктор.

Голос его звучал невнятно из-за тройной марлевой повязки на лице.

Медицинская сестра, в такой же повязке, в резиновых перчатках, принялась разматывать бинты. Сначала они были белоснежно-чистые, но затем пошли желтоватые, сопрелые слои, а там и вовсе - слипшиеся от засохшей крови. Но вот сняты и они... Плотный комок подступил мне к самому горлу... Проклятие! И зачем я только заказал за обедом вторую порцию спагетти под острым соусом!

– Гангрена, - с удовлетворением констатировал доктор.
– Превосходно! Некроз тканей в лучшем виде.

То, что было под бинтами, мало походило на человеческую руку.

Скорее, это была передняя конечность шимпанзе - черная кисть, скрюченные пальцы с синими ногтями, у локтевого сгиба кожа закручивалась, как обгоревший пергамент, и из-под нее торчал желтый остов руки.

Я прижал марлевую повязку ладонью: даже сквозь тройной слой проникал запах разложения.

– Шприц, - велел доктор.

Я сунул ему шприц. Он сбрызнул зеленую жидкость в воздух и вонзил иглу между указательным и средним пальцами страшной руки.

Мужчина даже не вздрогнул - должно быть, нервные окончания давно уже умерли. Поршень шприца медленно вогнал жидкость в руку мужчины.

– Заматывайте!
– велел доктор.

Изменения к лучшему начались уже на следующий день. Кожа на руке больного перестала скручиваться, как пергаментный свиток. Ногти посветлели, и вся кисть из черной начала становиться темно-синей. Заметно улучшилось общее самочувствие.