Деревья умирают стоя
Шрифт:
ИЗАБЕЛЛА (смущенно). Простите меня. (Садится.)
МАУРИСЬО. Если бы вы взглянули на наши архивы, вы поразились бы какую огромную пользу может принести капелька воображения… конечно, в нашем деле надо учитывать воображение окружающих.
ИЗАБЕЛЛА. Наверное, это очень трудное дело. И всегда выходит хорошо?
МАУРИСЬО. Нет, бывают и провалы. Вот, например, пропал однажды ребенок в парке, пока нянька болтала с сержантом. Потом другой, пока мадемуазель занималась вязаньем. Потом еще один, и еще и еще. Помните, как все всполошились?
ИЗАБЕЛЛА. Это тоже вы таскали детей?
МАУРИСЬО. Конечно. И, надо вам сказать, нигде им не было так хорошо, как у нас.
ИЗАБЕЛЛА. Зачем же вы их воровали?
МАУРИСЬО. Все наш специалист по педагогике! Действительно, грустно видеть, как дети всегда гуляют с чужими людьми. А где же родители? Ходят по своим клубам, в гости, на чаепития. Мы думала — они испугаются и сами займутся детьми. Логично, правда? И будут с ними гулять!
ИЗАБЕЛЛА. И не вышло?
МАУРИСЬО. Все вышло наоборот. Паника, правда, была. Только папаши не бросили свои клубы, а мамаши — свои чаепития. Просто они заперли детей дома! Полный провал.
ИЗАБЕЛЛА. Как жалко! Вы так хорошо придумали!
МАУРИСЬО. Больше так не случится. Мы уволили специалиста по педагогике и пригласили на его место фокусника.
Изабелла улыбается. Она покорена.
Спасибо.
ИЗАБЕЛЛА. За что?
МАУРИСЬО. За то, что вы наконец улыбнулись. Могу засвидетельствовать: вы это делаете исключительно хорошо. Вы останетесь с нами.
ИЗАБЕЛЛА. Не думаю. Вас много?
МАУРИСЬО. Нам всегда не хватает людей. Особенно женщин.
ИЗАБЕЛЛА. Скажите… Вот этот тиролец, который так кричал… ну, с собаками.
МАУРИСЬО. Ах, этот! Пустяки! Энтузиаст.
ИЗАБЕЛЛА. Чем он занимается?
МАУРИСЬО. Бродит тайком по горам, подбрасывает кроликов и теряет собак. Помогает плохим охотникам.
ИЗАБЕЛЛА. Ага, ага, понимаю… А нищий, который так таинственно появился из-за полки и вынул жемчужное колье?
МАУРИСЬО. Вор у воров? Этот посерьезней. Золотые руки!
ИЗАБЕЛЛА. А он что делает?
МАУРИСЬО. Он занимается мальчишками, которые выходят из исправительных домов с преступными наклонностями… (Делает жест, как будто лезет в карман.) Понимаете?
ИЗАБЕЛЛА. Понимаю. Когда они… (Делает движение всей, рукой, как будто вытаскивает что-то из кармана.)… Он идет за ними и… (то же движение двумя пальцами). Да?
МАУРИСЬО. Вот именно!
Оба смеются.
Видите, как вы быстро входите в курс дела?
ИЗАБЕЛЛА. Да, да. А потом?
МАУРИСЬО. Потом мы краденое возвращаем владельцам, я воришка получает письмо: «Пожалуйста, мальчик не делай так, больше. Это нас компрометирует». Иногда дает результаты.
ИЗАБЕЛЛА. У вас такие интересные служащие! Наверное, профессиональные артисты?
МАУРИСЬО. Артисты, да. Но не профессиональные. Ни один профессиональный актер не согласился бы на такое распределение ролей.
ИЗАБЕЛЛА (оглядывает комнату). Это невероятно. Я все понимаю, вижу, и все-таки это не умещается у меня в голове. (Конфиденциально.) Скажите честно, может быть, вы немножко…
МАУРИСЬО (смеется). Говорите, говорите, не бойтесь. Уж так повелось в мире. Если человек не глуп, — он обязательно немножко сумасшедший.
ИЗАБЕЛЛА. Я бы хотела посмотреть архив. Наверное, там очень интересные истории, сложные!
МАУРИСЬО. Ошибаетесь. Больше всего трогают как раз самые простые истории. Вот, как с судьей Мендисабалем. Одно из лучших наших дел!
ИЗАБЕЛЛА. Мне можно узнать?
МАУРИСЬО. Ну, конечно. Однажды вечером судья Мендисабаль должен был подписать смертный приговор. Он их немало подписывал в своей жизни, и не было оснований предполагать, что на этот раз у него дрогнет рука. Мы знали, что ни мольбы, ни слезы его не тронут. Судья Мендисабаль не сочувствовал людскому горю. Но он очень любил птиц. И вот он сел у открытого окна и спокойно взял приговор. В эту минуту за окном в саду запел соловей. И он… как будто услышал сердце ночи. И его железная рука дрогнула в первый раз. Он понял, что даже самая крохотная жизнь священна и никто не вправе отнимать ее у другого. Он не подписал.
ИЗАБЕЛЛА. Нет, нет, пожалуйста, это слишком. Неужели вы хотите сказать, что соловьем тоже были вы?
МАУРИСЬО. Нет, я не умею. У нас есть специалист. Подражает птицам — просто великолепно! Иногда летом, ночью, мы его посылаем в сад к судье, в знак признательности. Теперь вы все поняли?
ИЗАБЕЛЛА. Да. Только не понимаю, почему вы прячетесь, как будто делаете что-то противозаконное.
МАУРИСЬО. Потому что, к сожалению, так оно и есть. Нет закона, разрешающего воровать детей или давать взятку судье, даже соловьиными трелями. (Подходит к ней, дружески.) Теперь подумайте. Я предлагаю вам дом, хороших друзей и хорошую работу. Хотите остаться с нами?
ИЗАБЕЛЛА. Я очень признательна, но что же я могу делать? Такая бездарная, хуже всех. Я устала слушать, как мне это все время твердили в конторе. Я ни на что не гожусь!
МАУРИСЬО. Поверьте, что вы годитесь — и вы сможете все. Не думайте, что нужны какие-то подвиги. Вы сами видели — иногда достаточно букета роз, чтобы спасти жизнь. А у вас такая прелестная улыбка!
ИЗАБЕЛЛА. Благодарю за комплимент.
МАУРИСЬО. Поймите меня правильно. Это не комплимент, а деловая характеристика. Я говорю с вами как директор. Мы должны добиться, чтобы эта улыбка, которая сейчас только прелестна, стала полезной.
ИЗАБЕЛЛА. Вы думаете, улыбка может приносить пользу?
МАУРИСЬО. Все может быть. Случалось вам когда-нибудь проходить мимо тюрьмы?
ИЗАБЕЛЛА. Зачем там ходить? Такое печальное место, пустырь, там только мусор и ржавое железо.
МАУРИСЬО. Но на пустырь выходит окно, на нем решетка, а у решетки стоит человек, он всегда один, у него только этот пустырь перед глазами и ржавое железо. Пройдите там завтра в полдень, посмотрите на него и улыбнитесь. Больше ничего. И послезавтра пройдите в тот же час. И на другой день, и еще на другой…