Деревянные башмаки
Шрифт:
Принес я как-то раз за пазухой кучу орехов, забрался на чердак и стал думать, где бы их получше спрятать. На проходе положишь — по горсточке растаскают, да и сам я могу не удержаться.
Был к дымоходу пристроен запечек из глины. Там обычно кот любил понежиться. Согнал я этого лежебоку и пошарил внутри — вдруг там можно орехи припрятать. Сунул руку — чую, узелок какой-то лежит. Вытаскиваю — торба. Мешок в клеточку, набит чем-то и бечевкой перевязан. Развязал я его, а там чего только не напихано: очки, мыльница, бритва, машинка для стрижки волос… Не старуха —
Видно, все это барахло тому барчуку принадлежит, догадался я. Шут с ним, надо быстренько завязать все, как было, и положить на место. А орехи я высыпал в лукошко и подвесил повыше на стропилине, под самым коньком, чтобы и самому не так-то просто было дотянуться.
Осенью я хотел поехать учиться. Игнатас сам пообещал, а стоило мне напомнить, как он старую песенку заладил:
— Потерпи еще годик… Сам видишь — концы с концами еле сводим. Налоги, сборы всякие… А у нас один старый, другой малый, третий хворый…
Так и сижу я вот уже четвертую осень, четвертую зиму подряд дома. Игнатас клумпы строгает, я днем скотину кормлю-пою, дрова рублю, а вечером за книгу усаживаюсь. Хотите верьте, хотите нет, только я даже алгебру в одиночку осилил. Без школы, без никого. А сколько книг проглотил — Гнедой не дотащит.
Навыстругивает Игнатас этих «деревяшек», весь пол под кроватью ими уставит и посылает меня на базар. Вот и сейчас везу я полный мешок деревянных башмаков, полтора кило масла да три десятка яиц. Все это нужно продать, а потом прикупить кое-что. Но я не сетую — рука у меня легкая. А раз так, то и нравится мне это дело.
С вечера сани наладишь, овса коню на дорогу приготовишь, клумпы пересчитаешь, потом осторожненько в мешок их засунешь, чтобы носы не покорябать… Дядя сапоги свои одолжит, ты их смажешь, до блеска надраишь и дюймовочку не забудешь за голенище сунуть. Знаете, что такое дюймовка? Вот она — самая обыкновенная, аккуратно выструганная палочка. На ней дюймы размечены, а они еще раз пополам поделены, а те — на четвертушки, и хвостик оставлен, ведь держать дюймовку за что-то нужно. Такая вот математика.
Скажем, требуются вам клумпы размера девять или девять с половиной дюймов — это на случай зимы, чтобы с шерстяным носком носить. Взрослые мужики так те одиннадцатидюймовые носят, а уж двенадцать дюймов — настоящие корабли, тут нога величиной с валёк должна быть, не меньше.
Женские клумпы из осины делают. После просушки они становятся белые, как творог, легкие-легкие и совсем не скользят. Зато осиновые быстрее трескаются. Мужики охотнее берут розоватые, березовые. Ничего, что они потяжелей, зато и прочнее намного. Если камни стороной обходить, круглый год проносишь.
Чего ж еще, оденешься потеплее, тетя плотный обед с собой завернет — и кати на здоровье. Во всяком случае, на целый день от бабуни сбегаешь. Дайте-ка сюда мою дюймовку, я ее за голенище суну. Вы берите еще орехи, берите…
Ссыпал я их тогда
Однажды ехал я утром и как раз на этом месте нагнал своего бывшего учителя — тот пешком в город брел.
— А! Старый знакомый, — обрадовался он.
Рядом со мной уселся и давай расспрашивать, как жизнь, почему в гимназию не хожу. А когда услышал, что я сам дома пытаюсь науки одолеть, говорит:
— Знаешь что, дружок, приходи-ка ты ко мне хотя бы раза два в неделю. Я тебе помогу. Подготовишься, а на будущий год, глядишь, в третий класс поступишь. Раз ты уже до уравнений добрался, значит, у тебя на плечах голова, а не кочан.
И так он меня подбодрил, так настроение поднял, что, видно, оттого у меня и на базаре все получилось в лучшем виде. Расхватали мои клумпы, набил я червонцами полные карманы, купил того-сего и домой отправился. Еду посвистываю и не догадываюсь, что беду на свою голову насвищу…
А как приятно вкатывать во двор с пустыми мешками в санях! Игнатас выходит навстречу, чтобы распрячь коня, справляется, как базар, что упало в цене, что подорожало…
— Базар как базар… Ничего особенного… — отвечаешь, не желая раньше времени хвастаться.
— Ну и сколько же примерно за одну пару отдают?
— Клумп этих там хоть пруд пруди, весь базар завален. Самая грязь уже позади, людям постолы подавай.
А уж когда тулуп скинешь да за стол сядешь и денежки выложишь, тогда нате вам — считайте и радуйтесь!
Раскладываем мы в кучки сотенные, подсчитываем десятки… А останется червонец-другой — дядя ко мне пододвигает:
— Это тебе за удачный торг.
За ужином я выкладываю все базарные новости — тут уж развешивает уши даже бабуня, и на этом моя поездка в Тельшяй заканчивается.
Однако в тот вечер дядя, выйдя мне навстречу, только глянул мельком на пустые сани — и хоть бы один всегдашний вопрос задал. Вхожу в дом — и там все словно воды в рот набрали. Выложил я деньги на стол, сказал, что за пару клумп выходит не два с половиной червонца, а поболее, на что дядя — ни слова доброго в ответ, ни рубля. Тетя молча принесла поесть, а старуха зыркнула исподлобья, точно от зависти, что не ей, а мне дали супу, и принялась отхаркиваться. Ох, не к добру все это… Я же хлебаю щи будто не ложкой, а черенком, а сам думаю: чего им от меня надо?
Игнатас дал мне согреться, заморить червячка и немного погодя спросил как бы между прочим:
— Намедни у тебя часы какие-то в руках видел. Откуда они?
— А-а, — отвечаю, — были у меня такие поломанные, старые уже. С Анцюсом Лакштутисом на противогаз сменялся.
— Змееныш! — не выдержав, прохрипела бабуня и закашлялась еще сильнее.
— А ну-ка покажи мне эти часы, — попросил Игнатас.
— Так ведь я их у Пранаса Бумблиса на батарейку выменял.
— Завтра утром сходишь и заберешь назад, — в голосе Игнатаса послышались суровые нотки.