Деревянные кресты
Шрифт:
Лемуанъ приподнялъ и взвсилъ его сумку.
— Какая она тяжелая, — замтилъ онъ. — Чмъ ты ее могъ набить… Ужъ не наложилъ ли туда булыжники?
— Я положилъ туда только то, что было приказано.
— Это патроны такіе тяжелые, — вмшался капралъ. — По сколько вамъ роздали?
— По двсти пятьдесятъ… Только они у меня не въ сумк.
— А гд же?
— Въ подсумк. Понимаете, такъ, по моему, лучше. Вдругъ на насъ нападутъ.
— Нападутъ?
Вс удивленно посмотрли на него. Затмъ вс сразу прыснули со смху, смхъ усиливался, вс задыхались, жестикулировали, ласково и звонко похлопывали другъ друга по плечу, какъ похлопываютъ скотъ на бойн.
— Нападутъ,
— Да нтъ, онъ нездоровъ…
— Нападутъ, онъ говоритъ… Онъ не въ своемъ ум…
Эта безграничная наивность разсмшила насъ такъ, что мы чуть не задохлись. У старика Гамеля катились слезы отъ смха. Фуйяръ не смялся, уже настроенный враждебно, косясь на этого слишкомъ чистенькаго солдата съ вжливой рчью.
— Парень хочетъ пустить намъ пыль въ глаза, — сказалъ онъ Сюльфару.
Рыжакъ, старавшійся говорить больше другихъ, сочувственно смотрлъ на новичка.
— Неужели ты думаешь, бдняга, — сказалъ онъ ему, — что здсь дерутся; этимъ занимались только первый мсяцъ. Теперь больше не дерутся. Теб, можетъ быть, никогда не придется драться.
— Конечно, — поддакнулъ Лемуанъ, — драться теб не придется, но натерпться-то ты натерпишься.
— Ты не выпустишь ни одного ружейнаго выстрла, — предсказалъ Брукъ, глядя на него своими дтскими глазами.
Новоприбывшій ничего не отвтилъ, думая, конечно, что его хотятъ поразить. И, напрягши слухъ, не слыша разглагольствованій Сюльфара, онъ прислушивался къ орудійнымъ выстрламъ, сотрясавшимъ воздухъ, и его тянуло туда, по ту сторону голубющихъ склоновъ, къ невдомой равнин, гд разыгрывалась дурманящая своими опасностями война.
Новоприбывшій представился мн:
— Жильберъ Демаши… Я былъ на юридическомъ факультет…
Въ свою очередь и я сообщилъ о себ:
— Жакъ Ларшеръ. Я пишу…
Какъ только Жильберъ прибылъ, я понялъ, что онъ станетъ моимъ другомъ, понялъ это по его голосу, по его рчамъ, по его манерамъ. Я сразу обратился къ нему на „вы“, и мы стали говорить о Париж.
Наконецъ, я нашелъ человка, съ которымъ я могъ бесдовать о нашихъ книгахъ, о нашихъ театрахъ, о нашихъ кафэ, о красивыхъ двушкахъ. Я произносилъ знакомыя названія, и это одно заставляло меня на мгновенье вновь переживать все это потерянное счастье. Я помню, что Жильберъ, усвшись на тачку, подложилъ себ подъ разутыя ноги газету, вмсто ковра.
Мы лихорадочно забрасывали другъ друга вопросами:
— Вы помните… Вы помните?..
Солдаты помогали новичкамъ устроиться въ конюшн, отведенной для ночевокъ, и укладывали ихъ мшки въ ясли, рядомъ съ нашими.
Когда они все устроили, Жильберъ протянулъ имъ дв бумажки по пяти франковъ на выпивку.
— Ну, конечно, пускаетъ пыль въ глаза… — завистливо проворчалъ Фуйяръ. Остальные, довольные, вернулись въ конюшню, чтобы заново распредлить мста и перетрясти солому, предназначенную для новичка. Брукъ взялъ резиновую подушку Демаши и сталъ надувать ее, забавляясь ею какъ игрушкой, но боясь ее испортить. Сюльфаръ не отставалъ отъ новичка, забрасывалъ его ненужными совтами, нелпыми наставленіями, отчасти по природному добродушію, отчасти изъ благодарности за предстоящую выпивку, но главнымъ образомъ для того, чтобы обратить на себя вниманіе. Вс были въ веселомъ настроеніи, какъ будто уже выпили. Веронъ въ рубашк сталъ изображать балаганнаго силача, съ плутовскимъ видомъ, хриплымъ голосомъ зазывая публику.
Мы столпились вокругъ него.
— Не врится даже, что мы воюемъ, — сказалъ новоприбывшій. — На фронт
Бреваль со своими двумя страдальческими складками на щекахъ посмотрлъ на него и покачалъ головою:
— Ужъ не думаешь ли ты, что это у насъ каждый день такъ? Ты ошибаешься, да будетъ это теб извстно.
Фуйяръ фыркнулъ. Сюльфаръ сочувственно пожалъ плечами.
— Онъ еще ничего не знаетъ, — сказалъ онъ.
— Если бы ты побывалъ подъ Шарлеруа, какъ я, — обратился къ нему Ланьи, солдатъ со сморщеннымъ лицомъ старой женщины, — ты бы не торопился такъ скоро вернуться въ полкъ.
— И теб еще не пришлось продлать отступленіе, — вмшался Веронъ. — Даю теб слово, что отдыхать вамъ не пришлось.
— Да, это было самое тяжелое, — подтвердилъ Лемуанъ.
— А Марна? — спросилъ Демаши.
— Марна это пустяки, — отрзалъ Сюльфаръ. — Вотъ при отступленіи тебя поджариваютъ по настоящему. Тутъ только и узнаешь людей…
Такъ говорили вс они. Отступленіе было единственной стратегической операціей, которой они больше всего гордились, единственное дло, участіе въ которомъ было предлогомъ для безмрнаго хвастовства, сущность всхъ ихъ разсказовъ. Отступленіе, ужасный вынужденный походъ отъ Шарлеруа до Монъ Мирайля, безъ остановокъ, безъ пищи, безъ опредленной цли; смшавшіеся полки, зуавы, стрлки, саперы, раненые, растерянные и падающіе, измученные отсталые солдаты, которыхъ добивали жандармы; сумки, снаряженіе, брошенныя въ канавы, однодневныя сраженія, всегда ожесточенныя, иногда побдоносныя — при Гюизе нмцы отступили — тяжелый, безпробудный сонъ на откос или прямо на дорог, гд, отдавливая ноги, прозжали артиллерійскія повозки, разгромъ булочныхъ и скотныхъ дворовъ, пулеметчики безъ муловъ, драгу вы безъ лошадей, отряды чернокожихъ безъ начальниковъ; заплсневлый хлбъ, который вырывали другъ у друга, дороги, загроможденныя повозками съ мебелью и телгами, запряженными быками, съ дтьми и плачущими женщинами; пылающія деревни, взорванные мосты; истекающіе кровью, падающіе отъ изнеможенія товарищи, которыхъ приходилось бросать на произволъ судьбы, и непрестанный ревъ германскихъ пушекъ, преслдующій трагическія колонны отступающихъ. Отступленіе… въ ихъ устахъ оно превращалось въ побду.
— Клянусь теб, что когда мы читали на дорожныхъ столбахъ „Парижъ, 60 километровъ“, это производило на насъ странное впечатлніе.
— Особенно на парижанъ, — замтилъ Веронъ.
— А потомъ, — закончилъ небрежно Сюльфаръ, какъ банальный эпилогъ прекраснаго разсказа, — потомъ была Марна.
— Помнишь маленькія дыни въ Тиллуа… Сколько мы ихъ натаскали?…
Демаши съ завистью смотрлъ на этихъ людей.
— Какъ бы я хотлъ быть при этомъ, — сказалъ онъ. — Быть участникомъ побды.
— Конечно, это была побда, — согласился Сюльфаръ. — Если бы ты былъ тамъ, ты натерплся бы, какъ вс остальные, вотъ и все. Спроси у ребятъ, чего имъ только не напли въ Эскард… Только, если не знаешь, не надо говорить!.. Все, что объ этомъ писали въ газетахъ — все это сказки. Лучше бы ихъ не читать… Я тамъ былъ, не правда ли, и знаю, какъ все произошло. Такъ вотъ, пятнадцать дней намъ не платили жалованья, съ начала августа… Ну, а посл того, какъ мы нанесли послдній ударъ, намъ заплатили все сразу, дали каждому по пятнадцати монетъ. Это истинная правда. И если кто-нибудь будетъ говорить съ тобой о Марн, можешь имъ сказать только одно: битва при Марн это такая комбинація, которая принесла по пятнадцати су тмъ ребятамъ, которые эту битву выиграли…