Деревянные кресты
Шрифт:
— Встать!
Снова шли прихрамывая. Уже не слышно было смха, говорили тише. Наступалъ вечеръ, предметы теряли свои реальныя очертанія. День былъ оконченъ, села отдыхали, и изъ остроконечныхъ крышъ поднималось дыханіе сожженныхъ дровъ, характерное для деревень.
Въ сентябр въ этой мстности происходили бои, и вдоль всей дороги вытянулись рядами кресты и смотрли, какъ мы проходили мимо. Около одного ручья было расположено цлое кладбище; на каждомъ крест разввался флажокъ, изъ тхъ флажковъ, что продаютъ на дтскихъ базарахъ, и, развваясь, они придавали мертвому полю нарядный видъ праздничной эскадры.
По краю канавъ тянулись случайные
— Бошъ! — крикнулъ кто-то.
И вс новички засуетились, чтобы взглянутъ на него: это былъ первый бошъ, котораго имъ пришлось увидть.
Съ глухимъ шорохомъ придавленныхъ голосовъ, съ позвякиваніемъ ружей, неврными шагами вошла рота въ деревню, погруженную въ сумракъ. Невдалек ракеты разскали ночную темноту, и временами горизонтъ оживлялся красными или зелеными отблесками, быстро гаснущим», похожими на свтовыя рекламы.
При взгляд на небо войны, вспоминалась ночь народнаго праздника четырнадцатаго іюля. Ничего трагическаго. Только разлитое повсюду молчаніе. Посреди большой улицы горла ферма, и надъ снесенными крышами поднималось яркое красное пламя, какъ во время ярмарочныхъ празднествъ, и было странно, что не слышно звуковъ органа. Опаленные зайцы проскакивали между нашими рядами, какъ маленькіе горящіе факелы. Затмъ между двумя готовыми рухнуть стнами пронеслись въ красномъ отблеск пожара безмолвныя тни съ ведрами въ рукахъ.
— Живй, живй, — повторяли офицеры, — они опять начнутъ стрлять.
Въ конц деревни ребенокъ, котораго едва можно было различить въ темнот, искалъ какіе-то обломки среди развалинъ своего дома. Онъ поднялъ носъ, посмотрлъ на насъ, ничего не говоря, и важно отдалъ честь офицеру, приложивъ свою маленькую, покрытую блой известкой, рученку къ лохматой головк.
— Теленокъ, — проворчалъ Сюльфаръ… — Чего они возятся здсь какъ разъ, когда мы проходимъ, эти клопы, — объ этомъ нечего спрашивать… Посмотри на вс эти огни — это сигналы. Можешь быть увренъ, боши уже знаютъ, что мы здсь.
Изъ одного двора въ другой прошла старуха, пряча подъ фартукомъ фонарь, чтобы его не было видно, и чтобы укрыть его отъ втра.
— Еще одна… Эй, старуха!., фонарь… — закричалъ Сюльфаръ.
Мару, выдававшій себя за браконьера, тоже ворчалъ: онъ повсюду видлъ шпіоновъ. Малйшій свтъ казался ему подозрительнымъ, и онъ создалъ въ своемъ воображеніи какой-то таинственный и сложный сборникъ ночныхъ сигналовъ между крестьянами, зажигающими свтъ, и германскимъ генеральнымъ штабомъ.
Демаши, измученный, вытянувъ шею, какъ лошадь, взбирающаяся на гору, шелъ за браконьеромъ. Даже усталость исчезла у него; онъ превратился въ затасканную вещь, безъ воли, кмъ-то подталкиваемую впередъ. Повернувъ глаза к линіи огня, онъ старался между двумя стнами увидть ракеты. Эта первая картина войны разочаровала его. Ему хотлось волненія, хотлось почувствовать что-то, и онъ упорно всматривался въ окопы, чтобы взволноваться, затрепетать немного.
И онъ повторялъ: — „Это война… я вижу войну…“, но волненіе не охватывало его. Онъ ничего не испытывалъ, кром нкотораго удивленія. Эта электрическая феерія среди нмыхъ полей казалась ему странной и неумстной. Раздававшіеся иногда ружейные выстрлы казались безвредными. Даже эта разрушенная деревня не волновала его: слишкомъ походило это на декорацію. Это слишкомъ было похоже на то, что онъ представлялъ себ.
Чтобы оживить все это, одухотворить, нужны были крики, шумъ, стрльба; но эта ночь, это глубокое молчаніе, это не война…
И все-таки это была война; суровый и скорбный канунъ боя.
Улица внезапно кончилась, загражденная баррикадой изъ боронъ и бочекъ.
Нужно было проходить по одному, наклоняясь подъ дышломъ, зацплявшимъ сумки…
— Тише… Сборъ въ пол, налво.
Разстегнувъ сумку, Жильберъ улегся. Земля на поляхъ была мягкая и холодная, еще вся сырая отъ недавнихъ дождей, и сквозь тонкую шинель холодъ пронизывалъ его ноги. Положивъ мшокъ подъ голову, засунувъ руки въ рукава, онъ отдыхалъ, устремивъ глаза въ небо.
Въ деревн, по ту сторону баррикады, столпившаяся рота толкалась, получая порціи. Слышались приказанія, споры, галдежъ, какъ на базар.
Весь этотъ шумъ разбудилъ задремавшаго Жильбера. Онъ оперся на локоть.
— Боши еще далеко отсюда? — спросилъ онъ.
— Нть, по ту сторону дороги, — отвтилъ ему Сюльфаръ, который лежалъ рядомъ съ нимъ на сырой трав. — Вотъ увидишь, боши услышать весь этотъ галдежъ и начнутъ стрлять въ насъ…. Я бы далъ двадцать монетъ, чтобы этихъ свиней подстрлили… слушай, какъ он горланятъ!..
Онъ теперь не кричалъ уже. Его громкій голосъ сталъ глуховатымъ изъ предосторожности; онъ даже спряталъ свою трубку и слъ, тревожно согнувъ спину. Эта предосторожности удивили Жильбера.
— Здсь не опасно? — спросилъ онъ.
— Наоборотъ, послушай.
Негромкіе мелодичные свистящіе звуки прорзывали воздухъ, будто кто-то дотрагивался до струнъ гитары.
— Слышишь? Это пули.
Жильберъ, заинтересованный, сталъ слушать. Ему нравилось, что пули издаютъ такой красивый звукъ, похожій на осиное жужжанье. Онъ даже не думалъ о томъ, что эти пули могутъ убить. По команд, переданной потихоньку изъ устъ въ уста, рота встала, бряцая ружьями. Длинной зигзагообразной линіей спустился отрядъ къ большой дорог, на которой виднлся ниже рядъ деревьевъ. Переходовъ для спуска еще не вырыли. Ничего не было видно. Черная земля и темное небо сливались воедино, и люди останавливались на каждомъ шагу. Едва можно было различить согнувшіеся силуэты товарищей. Иногда кто-нибудь спотыкался и падалъ во весь ростъ съ страшнымъ дребезжаніемъ котелка, фляжки или бидона. Тогда по всей линіи пробгалъ заглушенный смхъ.
Внезапно Жильберъ услышалъ какъ бы быстрое дыханіе, которое все усиливалось, и въ то же мгновеніе онъ увидлъ, какъ длинная цпь людей сразу легла на землю. Онъ послдовалъ ихъ примру. Раздался взрывъ и страшный грохотъ. Осколки взбороздили землю и вокругъ распространился дкій дымъ. Жильберъ, стоя на колняхъ, съ бьющимся сердцемъ, вдохнулъ большой глотокъ дыма отъ своего перваго снаряда.
— Пахнетъ хорошо, — подумалъ онъ.
Другіе уже вставали и почти бгомъ направлялись дальше. Бросивъ бидонъ, который билъ его по ляжкамъ, онъ пошелъ за Лемуаномъ, тянувшимъ на веревк несчастную собаку, изогнувшуюся на своих вытянутыхъ лапахъ.