Деревянные кресты

Доржелес Ролан

— Получайте вино, — сказалъ фурьеръ.

Сюльфаръ первый ринулся впередъ и, пока производилась раздача, онъ не приподнималъ головы; по мр того, какъ ведро наполнялось, онъ стоналъ, вскрикивалъ, какъ будто лили его кровь.

— Довольно… Довольно… — кричалъ онъ… — Онъ получаетъ лишнее… Жуликъ!..

Но остальные, привыкшіе къ нему, сносили ругательства и вина обратно не отдавали. Наконецъ, пришла его очередь, и онъ заставилъ наполнить свое ведро до краевъ, клялся, что прибыло шесть новичковъ, что капралъ будетъ жаловаться, что капитанъ…

— На, и проваливай, — сказалъ въ отчаяніи фурьеръ, наливая ему послднюю кружку. — Ахъ, что за ремесло…

Сюльфаръ, довольные самимъ собой, возвращался,

какъ тріумфаторъ, съ ведромъ въ рук и съ мшкомъ за плечами. Они прошли черезъ всю деревню, по которой бродили въ поискахъ кабака бездльничающіе солдаты, и по дорог онъ старался вндрить въ новоприбывшаго первоначальные принципы хитрости и изворотливости, необходимые для военнаго въ поход.

— Каждый за себя, понимаешь. Я предпочитаю пить чужое вино, чмъ чтобы другіе пили мое… Самые совстливые всегда остаются въ наклад.

Остановившись въ уголк, гд не было прохожихъ, онъ опустилъ кружку въ ведро и протянулъ ее Жильберу.

— На, — сказалъ онъ, — выпей, ты имешь на это право.

Дйствительно, онъ у себя въ ум и только для собственнаго руководства составилъ маленькій уставъ правъ и обязанностей солдата, въ которомъ было вполн разршено человку, отправляющемуся за порціями, получить въ вид вознагражденія кружку вина. Онъ тоже выпилъ, такъ какъ онъ помогалъ Демаши, и посл этого легче двинулся дальше. На ходу онъ разсказывалъ Жильберу разныя исторіи и о своей жен, портних, и о битв при Гюизе, и о фабрик, на которой онъ работалъ въ Париж, и о фельдфебел Мораш, всми ненавидимомъ. Когда они пришли къ стоянк, онъ поставилъ на землю ведро, клялся, что даже не попробовалъ вина, предлагая въ доказательство понюхать его дыханіе, затмъ онъ подошелъ къ Демаши, въ которому чувствовалъ симпатію.

— Если бы я былъ при деньгахъ, какъ ты, — сказалъ онъ ему, — и если бы у меня было твое образованіе, даю теб слово, они бы меня здсь не увидли. Я добился бы поступленія на офицерскіе курсы, провелъ бы нсколько мсяцевъ въ лагер, а въ середин 1915 года меня произвели бы въ подпоручики. А къ этому времени война кончится… По моему, ты не сумлъ пойти по правильной дорог.

III

КРАСНОЕ ЗНАМЯ

Съ ранняго утра полкъ мрно шагалъ по дорог, растянувшись длинной голубой лентой. Облако пыли неслось впереди, неся съ собой топотъ ногъ, глухой шумъ голосовъ, взрывы смха. Товарищи, идя плечомъ къ плечу, безъ устали разсказывали другъ другу обычныя полковыя исторіи, вс похожія одна на другую, какъ будто он произошли въ одной и той же казарм.

Никто не думалъ о войн. Вс были настроены весело и беззаботно. Было не очень тепло, окрестности были оживленны, и солдаты оглядывались кругомъ, какъ будто они были на маневрахъ.

Буффіу съ лоснящимся лицомъ шелъ рядомъ съ Гамелемъ, чтобы поговорить съ нимъ о Гавр. Они вспоминали знакомыя имъ обоимъ названія улицъ и кабачковъ и въ сотый разъ удивлялись, что не знали другъ друга до войны.

— А у тебя притомъ такая толстая физіономія, что ее легко замтить, — каждый разъ повторялъ Гамель.

Онъ былъ крпкаго тлосложенія и шагалъ широко, тогда какъ толстякъ Буффіу шелъ мелкими торопливыми шажками, и Фуйяръ, идя сзади него, съ грязнымъ платкомъ на ше, не переставая, ворчалъ на него. Онъ ненавидлъ жирнаго торговца лошадьми: Буффіу былъ толстъ, онъ — худъ; тотъ былъ человкъ зажиточный, онъ былъ бденъ; тотъ оставался въ тылу, онъ попадалъ въ окопы.

Буффіу не обращалъ вниманія на оскорбленія и ругательства и въ окопы не шелъ. Съ самаго начала войны онъ брался за любое ремесло, готовъ былъ длать, что угодно, лишь бы не попасть въ окопы. Въ бою онъ былъ лишь одинъ разъ, при Шарлеруа, и вынесъ оттуда впечатлніе такого ужаса, что у него осталась только одна мысль, одно стремленіе: ловчиться и оставаться въ тылу. Съ помощью всевозможныхъ

хитростей и уловокъ это ему удавалось. Отступленіе онъ продлалъ въ качеств самокатчика при казначе, едва умя держаться на сдл. Марну онъ выигралъ, будучи бригаднымъ телефонистомъ. Затмъ онъ былъ дровоскомъ, сапожникомъ, помощникомъ кашевара. Онъ, не задумываясь, хватался за любое ремесло и цплялся за занятое мсто до тхъ поръ, пока его не прогоняли. Онъ не хотлъ драться, вотъ и все, и страхъ заставлялъ его пускаться на что угодно. Теперь онъ угощалъ всхъ капраловъ при обоз и длился своими посылками съ сержантомъ, начальникомъ отряда муловъ при пулеметной команд, который общалъ устроить его при отряд. Но капитанъ не отпускали его изъ роты, и Буффіу задумчиво склонялъ голову, слушая ругательства и угрозы Фуйяра.

Фуйяръ гордился тмъ, что онъ участвовалъ въ сраженіи при Монмирайл, и тмъ, что онъ старый солдатъ, и ненавидлъ также и Демаши, у котораго было слишкомъ много денегъ и былъ слишкомъ барскій видь. Жильберъ медленно плелся, вытянувъ шею, засунувъ большіе пальцы за ремни. Съ каждой остановкой сумка его становилась все тяжеле. Однако, при отправленіи онъ весело упаковывалъ ее. Чувствуя на себ эту хорошо увязанную ношу, онъ испытывалъ спортивный подъемъ и приливъ силъ. Мускулы его натянулись, онъ готовъ былъ пть, идти ускореннымъ шагомъ, въ сопровожденіи толпы провожающихъ.

Но черезъ часъ сумка стала уже тяжелой. Она уже не подталкивала его впередъ, какъ при отправленіи въ походъ, а, казалось, удерживаетъ его, тащитъ назадъ за оба ремня. Черезъ каждую сотню шаговъ онъ подбрасывалъ свою ношу движеніемъ плечъ, но напрасно, она быстро соскальзывала внизъ, становясь еще тяжеле. Ссадины на ног увеличились, колни затекли, и сумка, тяжелая, какъ свинецъ, издвалась надъ нимъ, заставляла его пошатываться, какъ пьянаго.

На каждой остановк онъ раскладывалъ на склон дороги свои вещи и выбрасывалъ что-нибудь: всевозможныя лекарственныя снадобья, портативный фильтръ, коробку съ мяснымъ порошкомъ, кучу полезныхъ вещей, на которыя товарищи его жадно набрасывались, не зная точно, что они будутъ съ ними длать. Сюльфаръ помогалъ ему нести половину его тяжести, фляжку, патронную сумку, переполненную свыше мры, а къ концу перехода онъ взялъ у него даже ружье, ремень котораго натиралъ ему плечо. Но даже то немногое, что ему оставалось нести, казалось ему все-таки тяжелымъ, и на каждой остановк онъ думалъ, что не будетъ въ состояніи идти дальше. Однако, они вставалъ, какъ вс, и шелъ дальше, прихрамывая, еще боле разбитый, мучительно переживая каждый шагъ. Мало-по-малу шумъ среди солдатъ сталъ затихать. Чувствовалась усталость.

— Отдыхъ! Отдыхъ! — раздавались крики, но кричавшіе старались, чтобы ихъ не замтили. Хромающіе выходили изъ рядовъ и, усаживаясь на откосахъ, снимали башмаки. На краю дороги Барбару, военный врачъ съ четырьмя нашивками, выслушивалъ жалобу больного, сдерживая поводомъ и колнями рвущуюся впередъ лошадь. Передъ нимъ робко стоялъ солдатъ, вытянувшись, руки по швамъ.

— Молчи! — кричалъ врачъ, и жилы на вискахъ у него надулись. — Пойдемъ, какъ вс… Я начальникъ, слышишь, начальникъ! Какъ ты обязанъ относиться ко мн?

Солдатъ растерянно смотрлъ на него.

— Не знаю, господинъ докторъ…

— Ты обязанъ относиться ко мн съ почтеніемъ, — рычалъ Барбару, подпрыгивая на сдл… — Стой прямо… Вытяни руку, я приказываю теб вытянуть руку… Конечно, рука у него дрожитъ… Вс алкоголики, сыновья алкоголиковъ… Ну, убирайся, другіе идутъ и ты пойдешь… И берегись, если я увижу, что ты отстаешь.

На остановкахъ люди отдыхали, лежа за линіей козелъ съ ружьями. Новички, мене закаленные, не разстегивали уже своихъ сумокъ; они ложились на спину, пододвинувъ свою ношу подъ голову въ качеств жесткой подушки и чувствовали, какъ усталость пульсируетъ въ ихъ истомленныхъ ногахъ.