Деревянные кресты
Шрифт:
У изгороди Сюльфаръ, насвистывая, чиститъ ножные обмотки Жильбера, онъ нашелъ у крестьянъ столовую, гд мы будемъ сообща обдать, и уже подумываетъ о завтрак. сть за столомъ, изъ тарелокъ, — это кажется мн слишкомъ прекраснымъ, и я не ршаюсь слишкомъ врить этому изъ боязни разочароваться.
— Вотъ она хорошая жизнь, — повторяетъ Сюльфаръ. Вокругъ него человкъ шесть иди семь счищаютъ засохшую грязь съ своихъ шинелей.
Съ очаровательной солдатской беззастнчивостью два товарища съ обнаженными торсами ищутъ на себ вшей. Веронъ держитъ блье на вытянутой рук и разсматриваетъ его,
— Вотъ еще одна, не уйдетъ она отъ меня.
Ногти Верона щелкаютъ и онъ громко считаетъ:
— Тридцать два… Тридцать три…
— Двадцать семь… двадцать восемь, — спокойно вторитъ сверянинъ Брукъ.
Я слышу, какъ Фуйяръ кричитъ въ своей берлог, и вотъ онъ самъ показался въ дверяхъ съ обнаженными, черными отъ сажи и лоснящимися отъ жира, руками; на немъ, отъ его расшнурованныхъ башмаковъ до всклокоченныхъ волосъ, при всемъ желаніи, нельзя было бы найти мсто, которое можно было бы запачкать. Кожа его, блье, панталоны — все сро, запачкано, забрызгано жиромъ.
Минуту онъ строго смотритъ на насъ, недоврчиво рыщетъ глазами по саду и кричитъ:
— Что за свинья стащила мое ведро?
Первымъ движеніемъ моимъ было встать и отдать ему ведро. Но нтъ, право, я слишкомъ хорошо устроился. Я чувствую себя еще удобне, сидя на ведр, когда захотли отнятъ его у меня. Блаженное состояніе сковываетъ меня.
— Не могу же я пойти за водой безъ ведра, не въ башмакахъ же своихъ я ее понесу, — оретъ кашеваръ.
О, нтъ, конечно, посовтовать это ему нельзя. Однако, я лицемрно сжимаю колни, чтобы скрыть, на чемъ я сижу, и невинно смотрю на расходившагося Фуйяра, который вопить въ безсильной ярости.
— Коровы!.. Наплевать мн въ конц-концовъ. Брошу всю вашу кухонную стряпню, пусть кто хочетъ записывается на мое мсто.
Вс одты по-разному, нть даже двухъ сходныхъ обмундированій. Кром послднихъ прибывшихъ, насъ обмундировали кое-какъ, благодаря общей неурядиц перваго мсяца войны, а затмъ каждый устраивался какъ могъ. Шинели были всхъ оттнковъ, всевозможныхъ фасоновъ, разныхъ сроковъ. На высокихъ были слишкомъ короткія, на малорослыхъ слишкомъ длинныя. Т, кто получили новыя шинели небесно-голубого цвта, строятъ изъ себя фатовъ. Можно было подумать, что они будутъ воевать въ праздничныхъ нарядахъ. Товарищи смотрятъ на нихъ съ дланной ироніей.
И Сюльфаръ, который смотритъ на этихъ франтовъ очарованнымъ взоромъ, мечтаетъ уже, какъ онъ передлаетъ свою старую шинель.
— Сдлаю себ съ каждой стороны по два большихъ кармана, устрою себ стоячій воротникъ… Увидишь, у меня не будетъ ни одной складки.
Капитанъ Крюше, обладавшій тонкимъ слухомъ, обернулся, поджавъ губы.
— Молчать! Кто это говорилъ?.. Была команда смирно. Слдите за своими людьми, Морашъ.
Рикордо, ожидающій нашивокъ сержанта, хмуритъ брови, глядя на насъ, чтобы подумали, что онъ пользуется авторитетомъ. Сюльфаръ замеръ неподвижно, но Жильберъ, стоящій
Вс молчатъ. Капитанъ, удовлетворенный, продолжаетъ смотръ. По мр его приближенія тла выпрямляются, какъ подъ дйствіемъ пружины; лвыя руки осмысленно вперяются въ пространство, которое теоретически должно равняться пятнадцати шагамъ. Худой, на длинныхъ ногахъ, съ продолговатымъ лицомъ, окаймленнымъ короткими, черными бакенбардами, капитанъ Крюше производить внушительное впечатлніе своимъ естественно строгимъ видомъ. Озабоченно сдвинувъ брови, онъ, не спша, проходитъ по рядамъ, всматриваясь въ каждаго человка такъ, какъ будто онъ видитъ его въ первый разъ.
— Снимите шапку.
Товарищъ, весь красный, неловко снимаетъ кепи.
— Та! та! та! та! Слишкомъ длинно, грязно. Вы должны подрзать эти волосы… Запишите его фамилію, Морашъ.
Воспользовавшись тмъ, что онъ повернулся къ нимъ спиной, нкоторые товарищи поспшно, украдкой снимаютъ кепи и, поплевавъ на руки, стараются изо всхъ силъ пригладить упрямые волосы. Къ несчастью, капитанъ интересуется не только волосами. Онъ все замчаетъ: недостающую пуговицу, пятно ржавчины на винтовк, плохо начищенные башмаки, грязь на патронной сумк; и ледянымъ голосомъ спрашиваетъ:
— Гд вы такъ запачкались?
Какой странный вопросъ…
Пробравъ Бреваля, у котораго патронная сумка держится на веревкахъ, онъ останавливается передъ Сюльфаромъ. Тотъ вытянулся, сдвинувъ каблуки, устремивъ впередъ, неподвижный взглядъ. Капитанъ съ минуту осматриваетъ его.
— Хорошъ, — насмшливо говоритъ онъ.
Сюльфаръ не шевельнулся, не опустилъ даже глазъ. Сосди, сдерживая улыбки, искоса поглядываютъ на него.
— Вы считаете себя неотразимымъ со своимъ поломаннымъ козырькомъ, въ этой хулиганской каскетк, та… та… Хотите понравиться двицамъ? Хорошъ былъ бы вкусъ у нихъ.
Радость товарищей прорывается подобострастнымъ тихимъ смшкомъ.
Сюльфаръ все не шевелится, вытянувъ лвую руку, закинувъ голову.
— А эти волосы! Честное слово, онъ не стригся съ самаго начала войны… Брюки разорваны, та… та… грязь на башмакахъ… Плохо одтъ, очень плохо одтъ. Запишите его фамилію, Морашъ, четыре дня ареста… И пусть его остригутъ, та… та… хорошенько.
Сюльфаръ невозмутимъ. Онъ не дрогнулъ бровью, не шелохнулся. Ахъ! Эти побдители на Марн…
Мы думали, что смотръ оконченъ и отъ нетерпнія у насъ дрожали колни, какъ вдругъ капитанъ скомандовалъ:
— Сумки на землю!
Я такъ и зналъ! Начинается осмотръ запасныхъ състныхъ припасовъ.
Стоя на колняхъ передъ разстегнутой сумкой, приходится все разобрать, все перепутать, все вытащить, чтобы отыскать кубики соленаго бульона, раздавленные подъ рубашками, или пакетъ съ кофе, которое разсыпалось по носкамъ и пачкаетъ блье.
Вынимаютъ вс, стоя на колняхъ, охваченные злобой.
— Думаетъ, что слопаютъ вс его бисквиты, — ворчитъ Веронъ.
Раскладываютъ все свое имущество: патроны, сахаръ, консервы изъ обезьяньяго мяса. Такъ трудно было уложить все въ сумку, и теперь надо опустошить ее до дна. Товарищи на четверенькахъ встревоженно считаютъ и пересчитываютъ свои патроны.