Деревянные кресты
Шрифт:
Они сообщаютъ столько подробностей, что легкое сомнніе начинаетъ охватывать меня. Сколько разъ слышалъ я эти кухонныя сплетни, которыя кашевары узнаютъ въ тылу и съ доврчивостью дикарей переносятъ ихъ по вечерамъ къ намъ въ окопы вмст съ супомъ и съ рисомъ.
Утромъ при распредленіи провизіи они длятся новостями таинственнаго происхожденія: то, что самокатчикъ казначея плохо понялъ и перевралъ, что телефонистъ будто бы услышалъ, что бригадный встовой передалъ кучеру полковника — все это собираютъ, обсуждаютъ, предполагаютъ, длаютъ выводы и выдумываютъ немного, чтобы выходило лучше. Такъ создаются кухонныя
Вс эти разсказы, вс эти басни приходятъ мн на память, и мало-по-малу во мн зарождается недовріе.
Я слушаю нкоторое время Буффіу, который теперь обсуждаетъ наступленіе съ точки зрнія чисто стратегической, и затмъ вжливо, не желая обидть его, спрашиваю:
— Скажи, старикъ, увренъ ты въ этомъ? Не кухонный ли это слухъ?
Лошадиный барышникъ, весь потный, сразу замолчалъ, слова замерли у него на губахъ, видь у него былъ изумленный. Я его, повидимому, задлъ. Секунды дв онъ стоитъ съ раскрытымъ ртомъ, слишкомъ возмущенный, чтобы отвчать. Затмъ онъ весь краснетъ, вотъ-вотъ онъ разразится…
Но нтъ, онъ сдержалъ себя. Онъ просто презрительно опускаетъ нижнюю губу, наклоняется, поднимаетъ кастрюлю и заявляетъ съ достоинствомъ оскорбленнаго апостола:
— Хорошо, пусть будетъ такъ, я вамъ только морочилъ голову. Только послзавтра вы увидите сами.
Онъ хочетъ отстранить товарищей, чтобы уйти, но они тсно обступаютъ его и, чтобы удержать, трусливо нападаютъ на меня.
— Не слушай его… Скажи… Правда, что третій батальонъ останется въ резерв?… Почему онъ, а не другой… Откуда начнется наступленіе?…
Они удерживаютъ его обими руками, и по доброт душевной онъ соглашается подлиться остатками своихъ новостей, не обращая на меня вниманія.
Я не обижаюсь, отхожу въ сторону и становлюсь на четвереньки, какъ будто собираясь просить прощенія. Но нть, я не унижу своего мундира. Я просовываю голову въ мою нишу и ощупью ищу коробку консервовъ въ сумк. Достаю спиртовую машинку, котелокъ, наполненный грязной водой, которую я берегу со вчерашнаго утра, и, умстившись на мшк, набитомъ землей, приготовляю себ пищу.
Склонившись надъ голубымъ пламенемъ, я нарочно принимаю занятой видъ, но исподтишка прислушиваюсь къ словамъ лошадинаго торговца, который продолжаетъ разглагольствовать. Чтобы уязвить меня, онъ вспоминаетъ забытыя подробности, новыя точныя детали, каждой изъ которыхъ было бы достаточно, чтобы смутить меня, и, какъ припвъ, повторяетъ:
— Это, можетъ быть, тоже утка…
Такая увренность, въ конц-концовъ, заставляетъ меня колебаться.
А что если это правда, — они, повидимому, не шутятъ. Склонивъ голову надъ начинавшимъ шумть котелкомъ, я исподтишка наблюдаю за ними. Все отдленіе, взволнованное, сгруппировалось вокругъ нихъ. Одинъ только Демаши спокоенъ и слушаетъ, какъ они кричать, со своей обычной насмшливой, немного горькой улыбкой, улыбкой избалованнаго ребенка, которому ничто уже не нравится.
Увидвъ, что я начинаю сть, товарищи вспоминаютъ, что ихъ ждетъ супъ.
— Остынетъ, — замчаетъ Брукъ.
И онъ наполняетъ свой котелокъ, еще жирный отъ предыдущаго блюда.
За нимъ каждый добросовстно наливаетъ себ. Нкоторое время слышно только, какъ они хлебаютъ, уткнувъ голову въ котелокъ, какъ извощичья лошадь въ подвязанную торбу.
— Ничего, хорошій сюрпризъ онъ вамъ поднесъ, — издвается Гамель, напичкавъ ротъ рисомъ съ шоколадомъ.
— Не изощряйся, — отвчаетъ ему Фуйяръ, у котораго рденькая бородка залита суповымъ жиромъ. — Я такъ и думалъ, что намъ придется наступать.
— Ну, что жъ, наступать, такъ наступать, — восклицаетъ Жильберъ. — Не вс пули убиваютъ.
Сидя на корточкахъ въ своей нор, какъ въ шкапу, малышъ Беленъ поддакиваетъ ему:
— Боши тоже сдланы изъ мяса и костей. Не стоить портить себ кровь раньше времени.
Теперь новость извстна всему окопу; съ котелками въ рукахъ стоять, бесдуютъ, и слухи передаются изъ отдленія въ отдленіе. Говорятъ, что сегодня ночью должны прибыть саперы, чтобы приготовить лстницы для наступленія. Должны установить небольшія пушки и бомбометательныя орудія. Первая рота назначена въ патруль.
Подъ вліяніемъ всего этого я начинаю колебаться и все-таки, угощая Жильбера сыромъ, я стараюсь убдить его, что наступленія не будетъ.
Посл обда расходятся по окопу, какъ по деревенской улиц. Разговариваютъ, спорятъ, нервничаютъ. Кто-то окликаетъ меня:
— Жакъ!
Это Буланъ, одинъ изъ самокатчиковъ полковника.
— Ну, какъ?
— Это правда; наступленіе будетъ… Я только-что получилъ дв тысячи сигаръ отъ завдующаго хозяйствомъ.
Я встрепенулся. Какъ… сигары, сигары съ этикеткой? На этотъ разъ я убжденъ, — несомннно, мы будемъ наступать.
Гамель, умъ котораго не приспособленъ къ тонкимъ выводамъ, тоже не заблуждается.
— Онъ былъ правъ все-таки, продажная душа, — вздыхаетъ онъ.
Затмъ, ибо мудрецъ долженъ даже въ худшемъ находить только хорошее, онъ добавляетъ:
— Ты, вдь, не куришь, такъ дай мн свою сигару! Буду считать ее за тобой.
Разсянно, съ тяжестью въ сердц, подхожу я къ товарищамъ.
Веронъ, взобравшись на подставку для стрльбы, смотритъ въ амбразуру на печальное огромное поле, усянное ямами отъ снарядовъ, каждая изъ которыхъ послужила однимъ изъ препятствій, пріостановившихъ послднее наступленіе. Можно сосчитать убитыхъ, разбросанныхъ по желтой трав. Они упали, какъ стрляли, лицомъ впередъ; нкоторые, упавшіе на колни, казалось, готовы еще вскочить. Вотъ одинъ прислонился спиною къ небольшому стогу сна и скорченными руками держится за разстегнутую шинель, какъ будто показывая намъ дыру отъ пронзившей его пули. Веронъ долго, задумчиво, неподвижно смотритъ на нихъ и шепчетъ:
— Такъ придется идти на подкрпленіе товарищамъ, которые лежатъ тамъ, передъ нами…
Такъ какъ я долженъ дежурить во второй очереди, то я вхожу въ землянку, чтобы отдохнуть немного. Бреваль уже тамъ; онъ пишетъ. Вытянувшись на сложенной палатк, закинувъ руки за голову, Жильберъ грезитъ. Я устраиваюсь въ своемъ углу, подкладываю подсумокъ подъ голову и вытягиваюсь. Слышно только наше ровное дыханіе и надъ бревнами потолка острый мышиный пискъ.
Вскор возвращаются товарищи, спасаясь отъ вечерняго холода въ окопахъ. Зажигается другая свча, и, присвъ на корточки вокругъ нея, они начинаютъ играть въ карты. Но скоро бросаютъ; въ этотъ вечеръ сердце не лежитъ къ игр.