Деревянные облака
Шрифт:
– Извини, Михель, – Теодор улыбнулся, – трудный день, тяжелый характер, много событий сразу. Это я виноват, напустился на тебя. Забудь. О Хоре не беспокойся. Думаю, там уже все в порядке. Сейчас посмотрим…
Снова панно отъехало в сторону, открыв монитор. Старец велел дать ему картину портала. Секундная рябь сменилась испуганным лицом служащего, который сообщил, что связи нет, идут помехи.
– Глушилка, – сказал я.
– Слышал? – рявкнул Старец. – Там глушилка, разберись.
– Сейчас включу защищенный канал, – торопливо пробормотал служащий.
Несколько минут ничего не происходило.
– Вот эту, – указал пальцем Теодор.
Теперь на мониторе застыло лишь одно изображение. Сатян, тихо подошедший к нам, выронил бокал. Звонко разлетелся хрусталь, но я даже не обернулся.
– Там что, резня была? – тихо спросил Сатян.
Площадку освещали мощные светильники. В их теплом желтоватом свете было видно, что буканьеры не выбрались с территории портала. Бойцы в силовых панцирях, женщины, долговязые подростки и, кажется, дети, все они так и остались на поле. Вряд ли кто уцелел в транспорте, его металлический корпус чернел из-за огромных пробоин, а в одном месте рваный металл был выворочен наружу, по-видимому, взорвались батареи.
Тела лежали повсюду. Бойцы, заваленные трупами в пестром рванье, старая женщина, мертвой хваткой вцепившаяся в оторванную ногу бойца, дети и взрослые, пронзенные клинками, раздавленные и размазанные внутренности на стальных плитах… В зале терминала мертвых было не так много, но кровь на стенах выглядела страшнее.
– А где же Хора? – прохрипел я. – Я не вижу ее тела.
Легкие шаги за спиной и ее голос:
– Так я тебе что, мертвая больше нравлюсь?
И рассмеялась.
15
Нам отвели прекрасную четырехкомнатную каюту. Я подозреваю, что капитан уступил свою. Ну и славно. В мягком кресле сидеть очень удобно. Ключица еще немного побаливает. Небольшую ссадину я залил антисептиком и больше о ней не думал. Да, это не тесные кельи лихтера, на котором Сатян и я прибыли сюда. Загрузка идет быстро, скоро откроется окно, и через полдня мы окажемся на месте. Всего два дня на Параисо, а теперь снова в Метрополию. Но не жалким беглецом, а на роскошном лайнере. Из соседней комнаты доносится слабый шум. Это Хора переодевается к обеду. Сейчас зайдет Сатян, и мы вместе пойдем в обеденный зал.
Теперь все хорошо. А вот вчера был один страшный миг, когда я рассматривал тела буканьеров и с холодным отчаянием ждал…
Но она пришла, все стало хорошо. Разумеется, я тут же вцепился в нее, требуя немедленно рассказать, какая сила покарала негодяев. Хора смеялась, просила дать ей хотя бы полчаса, смыть с себя пыль и перекусить, но я был неумолим. Теодор добродушно посмеивался и велел ей не дразнить меня.
– Я видела, как ты перелетел через скалы, – сказала Хора. – Никогда бы не решилась, скорее умерла от страха. А вот это, – грациозный взмах руки в сторону монитора, на котором застыла картина площадки, усеянной мертвыми телами, – это, поверь, нетрудная работа.
– Ты их убила? – только и спросил я.
– За кого ты меня принимаешь?! – Хора
Сатян и Теодор переглянулись. Кажется, и я начал догадываться, какие силы скрываются под нежным обликом моей подруги.
– Ты показала им танец смерти. – Я понимающе покачал головой.
– А разве есть такой танец? – искренне изумилась Хора. – Впервые слышу о такой гадости!
Речной Старец с большим интересом уставился на меня.
– Твои идеи меня немного пугают, мой мальчик, – сказал он. – Есть, конечно, размах, но немного гуманизма в твоем образовании не повредит, я так думаю.
– Какой это был танец? – продолжал настаивать я.
– Никаких танцев, – строго ответила Хора. – Танцы не для всякой швали. Им достаточно песен. Вот я и спела. Целых четыре баллады. О храбром воине, который завоевал любовь богини в неравной схватке и сам стал равен Богу, о десяти любовных подвигах буканьера Роха Вильи, о предательской любви двух семей, а когда пропела о сыне храбреца Залкара, они словно взбесились… Устала, сил нет. Рато обошлась бы двумя-тремя куплетами.
– Но ведь тебя могли случайно…
– Что ты, они как раз защищали меня друг от друга.
Хора зевнула, прикрыв рот ладошкой, извинилась и ушла. Все это следовало обдумать. Но мысли опять не хотели цепляться друг за друга, я принялся ходить по залу, кружил под колоннами, мне почему-то стало не хватать воздуха. Я вышел на площадь перед дворцом и уселся на ступени. Вскоре я заметил, что с двух сторон рядышком со мной пристроились Теодор и Сатян.
Вечер. Окна домов ярко освещены. Тишина. Ночная птица в саду пробует голос. Мимо нас ковыляет одинокий прохожий с клюкой. Кажется, я его уже сегодня видел.
– Ну хорошо, – вдруг заговорил Сатян. – А если бы твоя могучая девица не справилась с разбойниками. Что тогда, ансамбль песни и пляски на них натравишь?
– Яду в тебе много, – ответил Теодор. – Надо бы тебя на караимские пляжи отправить: отдых, не поверишь, такие чудеса творит!
– Или нагрянут исполнители, а ты не успел добраться до начальства, – не унимался Сатян. – Стишок им прочитаешь собственного сочинения?
Старец только крякнул.
– Стишок, говоришь, – обещающе протянул он. – Будет тебе сейчас стишок!
Он поднес ладонь ко рту и что-то тихо сказал в нее. Я успел лишь заметить на его указательном пальце перстень многополосного коммуникатора, и тут вдруг такое началось…
Балюстрада на балконе напротив распалась на штыри, а штыри удлинились, изогнулись и составили параболическую решетку экранной защиты, которая тут же замерцала в небе над Уручем. Со стороны парка на площадь с густым урчанием выкатилась тяжелая бронетяга, башня ее ощерилась во все стороны грозными жерлами генераторов плазмы. У одинокого прохожего внезапно выпрямилась спина, стремительное, еле заметное глазу движение, и вот он прикрывает нас своей клюкой, чудесным образом превратившейся в двуствольный лучемет дальнего боя. А после того как над домами со свистом прочертили три огненные линии набирающие высоту орбитальные бомберы, Речной Старец, искоса глянув на Сатяна, дал отбой учебной тревоги и поблагодарил всех за отличную службу.