Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Дергачевские чтения – 2014. Русская литература: типы художественного сознания и диалог культурно-национальных традиций
Шрифт:

Возглас «Останови!» – это, в сущности, голос Автора «Слова о полку Игореве». По Блоку, такой границей, останавливающей развязанную стихию, становится в истории Куликовская битва. Второе стихотворение цикла, рисующее ночь перед битвой, начато строкой «Мы, сам-друг, над степью в полночь стали». Эта «остановка» – альтернатива несущейся вскачь «степной кобылице». Символический смысл Куликовской битвы, останавливающей неудержимость распада, заключен в готовности к жертве – «За святое дело мертвым лечь»; неслучайно картины самого сражения в цикле нет (христианская готовность к жертве – альтернатива языческой стихии страстей, поведение – обратное по отношению к «обиде-раздору» князей в «Слове о полку Игореве»).

Последние два стихотворения блоковского цикла

рисуют ситуацию накануне новой, повторной Куликовской битвы, с которой Блок соотносил свою эпоху нарастающих мятежей и революций. Но смысл грядущей Куликовской битвы оказывается у Блока зеркально перевернутым. Новое повторение «символического события» ожидается в атмосфере «безвременья», и это понятие у Блока подразумевает ситуацию оцепенения, бездействия, невозмутимой тишины сна и т. п. В статье «Безвременье» (1906) в качестве аналогий этому понятию выступают такие метафоры, как «необъятная серая паучиха скуки», «тишина пошлости», «злая тишина», «остановившиеся глаза», «самое время остановилось» и т. п. [2, т. 5, с. 67–70]. В цикле «На поле Куликовом» присутствуют сходные мотивы неподвижности и «тишины», но окрашены они не сатирически, а трагически: «Опять с вековою тоскою / Пригнулись к земле ковыли…», «Умчались, пропали без вести / Степных кобылиц табуны…», «За тишиною непробудной, / За разливающейся мглой / Не слышно грома битвы чудной, / Не видно молньи боевой».

В связи с мотивом «тишины» приведем для сравнения одно «темное место» из «Слова о полку Игореве»: «Въстала Обида въ силахъ Дажь-Божа внука, вступила двою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синмъ море, у Дону; плещучи, убуди жирня времена». Последнее выражение (букв. «разбудила тучные времена») с точки зрения нашего понятийного мышления лишено всякой логики: каким образом могла «дева Обида» – персонификация раздора, мести, войны – «разбудить» времена изобилия (то есть, как мы сейчас это понимаем, – способствовать их явлению)? Поэтому здесь видят искажение текста и вставляют конъектуру «упуди» (прогнала) [23, с. 449, 459].

Однако конъектура здесь не нужна, в «Слове» задействован мифологический образ времени, не утративший еще своей предметности и одушевленности: живое, тучное время, похожее на спящего зверя. В самом определении «жирня времена» заложен семантический отзвук сна-покоя, см. в словаре Даля: жировать – жить в избытке, ни в чем не нуждаться, но и – отдыхать, покоиться [3, т. 1, с. 543]. Позднее мифологический образ «спящего времени» претворился в метафору государственной «тишины», означающую состояние мира, покоя и благоденствия; ср. у Державина («На шведский мир»):

Продлишь златые наши годы,Продлишь всеобщий наш покой,Бесчисленны твои народыВоздремлют под твоей рукой.
<…>
Ты наши просвещала нравыИ украшалась тишиной.Слеза, щедротой извлеченна,Тебе приятней, чем вселенна,Приобретенная войной!

Таким образом, если «тишина» или «спящее время» означают отсутствие войн и мятежей, то «разбуженное» время, как в «Слове», наоборот, будет означать состояние войны, поэтому «дева Обида» именно «убуди жирня времена».

Нельзя не заметить, что «тишина», которая в «Слове о полку Игореве» подразумевается как благословенное время покоя и обилия, у Блока обретает черты «мертвенного покоя»: «непробудная тишина» («непробудность» – знак смерти) 22 . Неподвижная эпоха «безвременья» («безмузыкальная», в историософской терминологии Блока, отсутствие «музыки» – динамического начала бытия равнозначно остановке времени) в цикле «На поле Куликовом» имеет признаки, прямо противоположные по отношению к бурной, хаотической аритмии «изнаночного времени», описанного Автором «Слова».

Меняется в связи с этим смысл новой «Куликовской битвы»: он будет заключаться не в жертве, а в мятеже: «Но узнаю тебя, начало / Высоких и мятежных дней!».

22

В статье «Стихия и культура» (1908) Блок использует выражение «аполлинический сон» культуры: «Цвет интеллигенции, цвет культуры пребывает в вечном аполлиническом сне» [2, т. 5, с. 354], что позволяет утверждать, что одним из первых источников его историософии была известная работа Ф. Ницше «Рождение трагедии из духа музыки».

Пафос мятежа в связи с темой Куликовской битвы в свое время поверг в недоумение Г. Федотова, отметившего странную неопределенность позиции поэта между двух «враждебных станов»: «Разве смерть за святое знамя – дело мятежа, хотя бы и высокого? Дух беспокойства и мятежа поэт уже прочно связал с татарской стихией. <…> Но до конца остается темным: когда настанет час последней битвы, которая для Блока была не поэтической фикцией, а реальным ожиданием всей жизни, в чьем он будет стане, в русском или татарском?» [27, с. 151]. Неуловимая позиция Блока была отмечена и исследователями древнерусских мотивов в цикле «На поле Куликовом», например, в таких сближениях, как странная сопричастность Богородицы, центрального образа третьего стихотворения («Был в щите Твой лик нерукотворный / Светел навсегда»), и языческого существа Дива из «Слова о полку Игореве», который «кличет», предупреждая Половецкую степь о походе Игоря [10, с. 90–91], ср. в четвертом стихотворении обращение к той, что обозначена заглавным «Ты»: «Ты кличешь меня издали…» и «Явись, мое дивное диво! / Быть светлым меня научи!». Сходное противоречие – в образе всадника на белом коне, с одной стороны, вызывающего ассоциацию со св. Георгием [10, с. 93], но одновременно отрицающего эту аналогию с помощью глагола «рыщу», совсем не подходящего для «белого коня» св. Георгия: «Объятый тоскою могучей / Я рыщу на белом коне» (глагол «рыщу» снова заставляет вспомнить «Слово о полку Игореве», где такого рода действие соотносится с «волком» и характеризует одного из зачинателя усобиц Всеслава Полоцкого: «самъ въ ночь влъкомъ рыскаше» и т. п. [22, с. 382]).

В этой неуловимости, неоднозначности заключена вся суть трагико-диалектического мышления Блока. Для такого мышления не существует раз и навсегда заданных священных абсолютов, последних истин и т. п., всякий раз «истину» бытия человеческого диктует время.

На уровне историософии цикла «На поле Куликовом» эта диалектика может быть пояснена следующим образом: в пространстве истории действуют противонаправленные силы – движения (становления, изменения, разрушения и т. п.) и покоя (устроения, порядка, стабильности и т. п.), – по Блоку, силы «стихии» и «культуры». Живая жизнь культуры – в сцеплении, натяжении этих сил. На линии исторического бытия есть крайние точки, за которыми культуру ожидает крушение – в двух вариантах: как неудержимость развязанной стихии, распада («изнаночное время» в «Слове о полку Игореве») и как окаменение «вечного покоя», стагнация, мертвый сон цивилизации («безвременье» в цикле Блока).

Русская история всегда оказывается на какой-либо из этих опасных граней.

Эти два момента крайнего приближения к катастрофе в цикле «На поле Куликовом» выражены отчетливой оппозиционностью мотивов первого и последнего стихотворений, передающих атмосферу накануне битвы (прошлой и будущей):

– в первом стихотворении: «И вечный бой! <…> / Летит, летит степная кобылица <…> // И нет конца! Мелькают версты, кручи… <…> / Закат в крови!»; в пятом: «За тишиною непробудной <…> / Не слышно грома битвы чудной, / Не видно молньи боевой»;

– в первом: «Покой нам только снится / Сквозь кровь и пыль…»; в пятом:

«Не может сердце жить покоем / Недаром тучи собрались…»;

– в первом: «И нет конца! <…> / Останови!», в пятом: «Но узнаю тебя, начало / Высоких и мятежных дней!».

В контексте этих противопоставлений становится понятной перефразировка заключительной строки последнего стихотворения, на первый взгляд, не значительная, но на самом деле существенная. Первый вариант (сб. «Ночные часы», 1911 [1, с. 238]):

Поделиться:
Популярные книги

Кодекс Охотника. Книга XVI

Винокуров Юрий
16. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XVI

Законы Рода. Том 6

Flow Ascold
6. Граф Берестьев
Фантастика:
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Законы Рода. Том 6

На границе империй. Том 10. Часть 1

INDIGO
Вселенная EVE Online
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 10. Часть 1

Черный Маг Императора 9

Герда Александр
9. Черный маг императора
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Черный Маг Императора 9

Пожиратели миров 2

Кири Кирико
2. Сердце реальности
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Пожиратели миров 2

Аромат невинности

Вудворт Франциска
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
эро литература
9.23
рейтинг книги
Аромат невинности

Доктора вызывали? или Трудовые будни попаданки

Марей Соня
Фантастика:
юмористическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Доктора вызывали? или Трудовые будни попаданки

Подаренная чёрному дракону

Лунёва Мария
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
7.07
рейтинг книги
Подаренная чёрному дракону

Князь

Шмаков Алексей Семенович
5. Светлая Тьма
Фантастика:
юмористическое фэнтези
городское фэнтези
аниме
сказочная фантастика
5.00
рейтинг книги
Князь

Идеальный мир для Лекаря 21

Сапфир Олег
21. Лекарь
Фантастика:
фэнтези
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 21

Я – Стрела. Трилогия

Суббота Светлана
Я - Стрела
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
эро литература
6.82
рейтинг книги
Я – Стрела. Трилогия

Законы Рода. Том 4

Flow Ascold
4. Граф Берестьев
Фантастика:
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Законы Рода. Том 4

Последний рейд

Сай Ярослав
5. Медорфенов
Фантастика:
фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Последний рейд

Помещица Бедная Лиза

Шах Ольга
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
6.40
рейтинг книги
Помещица Бедная Лиза