Дерианур - море света
Шрифт:
– - Неизвестно откуда?
– Алехан приподнялся на локтях.
– Да меня его же немчура и порезала.
Крузе крякнул.
– - Простите, доктор.
– Орлов понял, что сморозил бестактность.
– Я не о вас...
– - Пустое, - отмахнулся врач.
– Мое искреннее мнение: вы в праве обижаться на немцев при дворе. Хотя мне лично это и неприятно. Так вы говорите, что на вас напали голштинцы великого князя?
– - Шванвич, - проговорил Алексей, не без труда ворочая языком.
– - Шванвич?
– На пороге вновь появилась великая княгиня.
– Мне всегда не нравился этот человек. Кажется, он способен на подлость.
"Например, бросить врага с разрубленной челюстью".
– Подумал Алехан.
– - Доктор, позаботьтесь о нем.
– Като тревожно сдвинула брови.
– Я иду в Большой Дворец, императрица велела нам с великим князем присутствовать при ее выходе. Ничего доброго я, конечно, не жду. Опять будет выговор. Не важно. Главное, приглядите за юношей. Сдается мне, он готов выпрыгнуть из кровати, как только мы отвернемся.
Цесаревна выплыла из комнаты.
– - Какова!
– В голосе Крузе звучало насмешливое восхищение.
– - Она читала мне, - тихо сказа Алехан.
– Она такая добрая и... и сильная.
– - И несчастная, - с прежним лукавством усмехнулся врач. Разве не достойный предмет для поклонения? Берегитесь, молодой человек.
– Крузе погрозил Алехану пальцем.
– Многие обожгли крылья на этом огне. Я и сам, что греха таить...
– - немец махнул рукой.
– Вокруг нет ни одного человека, который бы слегка или очень сильно не был влюблен в великую княгиню. Ее высочество - редкостная женщина. Но, -- немец выдержал паузу, -- она не только женщина. А об этом мы часто забываем.
– Он вздохнул.
– Иногда мне кажется, что она рождена носить корону. А иногда... что ей очень не хватает тихого бюргерского дома где-нибудь в Голландии, мужа - торговца сукном выводка детей, порошков от желудка, малины на зиму, жареных колбасок по вечерам... Что это я разболтался?
– Врач смутился своей откровенности. Извините, молодой человек. Сейчас поменяю вам бинты и можете спать.
"Колбасок по вечерам!
– Передразнил про себя Алексей.
– Мужика ей путевого не хватает. А там и колбаски будут, и горчичники, и дети, и кошки с собаками, и дом полная чаша".
– Он закрыл глаза.
Когда Алексей вновь пришел в себя, опять было утро. И опять в чистой комнате за ширмами из китайского шелка царил сероватый свет. Неужели он валяется здесь уже третьи сутки? Орлов в ужасе воззрился на часы. Они, как и вчера показывали 7. Может, это тот же день? Сознание покинуло его всего на минуту?
Однако было что-то, изменившееся настолько сильно, что Алехан ясно сознавал: этот день совсем другой.
Звуки.
Изменились звуки.
Изменились до ужаса. До тошноты. До собачьего лая.
Лай раздавался отовсюду. Истошный. Захлебывающийся. Визгливый. Временами переходивший в скулеж.
Алехан с силой прижал руки ко лбу. "Я схожу с ума! Сволочь Шванвич повредил мне голову, - на мгновение им овладела паника.
– Я могу сойти с ума.
– В ужасе думал он.
– Наша бабка сумасшедшая... У тетки припадки... На Гришана находит..."
Мысли в голове у Орлова понеслись диким галопом. До сих пор ему казалось, что сам он настолько здравый непрошибаемый человек, что ничего подобного Гришкиным закидонам с ним просто не может случиться. Откуда же взялся этот заливистый лай? И топот десятков собачьих лап?
Сначала ему снилась охота. Хорошая псовая охота в отцовской деревне под Москвой. Рыжие и белые борзые с черными подпалинами, любимая папенькина свора - Позвезд, Пегая, Звона, Тереха и Крут - они мчались за зайцами по осеннему лугу, вдоль березняка, потом по желтому осиннику через ручей, в поле, в поле, снова в березняк. И вдруг под ногами у собак замелькал паркет. Их когти застучали по дереву. А псари, верхом догонявшие свору, наседали на собак и беспощадно хлестали арапниками по взмокшим пятнистым спинам.
Визг был невыносим. Душераздирающ. Чудовищен и жалок одновременно. Алексей обеими руками зажал уши и вскочил с кровати.
– - Прекратите!
– Его голос был слаб и вскрик сразу захлебнулся.
Из-за ширм вспугнутой птицей выпорхнула Шкурина, и тут же в темном проеме двери появилась великая княгиня с книгой в руках. Ее лицо было бледным и измученным. Обе женщины кинулись к Орлову и попытались уложить его.
– - Тише, тише, - молила Екатерина.
– Вас могут услышать. Вообразите, что будет.
Она не упрекала его, адский звук из соседней комнаты отвлекал ее внимание. Казалось, цесаревна едва сдерживается сама, чтоб не закричать.
– - Умоляю вас, - ее пальцы до белизны сжали руку Алехана.
– Не выдавайте своего присутствия. Великий князь сейчас не в том настроении, когда вид раненого может его разжалобить.
"Тем более, что раненый в покоях его жены, - мелькнуло в голове Алехана.
– Почему я до сих пор здесь?"
– - Вас нельзя переносить, - поняв ход его мыслей, ответила Екатерина.
– Вы потеряли много крови. Швы в любой момент могут разойтись.
Ее последние слова вновь заглушил лай и визг.
– - Что там происходит?
– Орлов почувствовал, что цесаревна все еще держит и не отпускает его руку. В ее судорожно сцепленных пальцах был испуг и какая-то беззащитность.
– - Это свора великого князя, - нехотя ответила она.
– - Здесь? В доме?
– - Ну конечно, - нервно рассмеялась Като.
– А где же? Ему запрещено держать свою псарню, и он прячет собак здесь. В нашей гардеробной. Все мои платья пропахли псиной или порваны когтями. Иногда он дрессирует собак, гоняя арапником по комнатам.
– она жестом остановила удивленный возглас Алексея.
– Умоляю, молчите.
– - Но это абсурд. Разве псы не гадят?
– - Гадят. И особенно, когда он их бьет, - согласилась Като.
– Но что же делать? Он не любит, когда собаки просто лежат у камина или ходят по дому. Он запирает их в шкаф. А им хочется... Они ведь живые.
– - Бре-ед, - тихо простонал Алехан, откидываясь на подушки.
– Какой бред!
– она закатил глаза к лепному потолку.
– Куда я попал?
– - Друг мой, -- мягко сказала великая княгиня, - а куда попала я? Пятнадцать лет я живу в карточном домике, где собаки в шкафу, куклы и деревянные лошадки в кровати, а люди в конуре. Иногда мне кажется, что я родилась вовсе не для того, чтоб стоять в ночной рубашке на часах с ружьем на плече возле двери спальни и после каждого боя часов кричать: "Кто идет?"