Дерьмо
Шрифт:
– А это заметно, - насмешливо кричу я и тычу в него пальцем.
– Все скаусеры - гомики и одеваются соответственно. Как будто из помойки вылезли. Им только в «Бруксайде» и сниматься. Против этого не поспоришь.
– Да у тебя с головой не в порядке, приятель, - резко бросает здоровяк и смотрит мне в глаза.
– Эй, парни, перестаньте, - примирительно говорит его товарищ.
– Что есть, то есть. Я пожимаю плечами.
– Хватит, Дерм, не заводись.
– Тот, что поменьше, поворачивается ко мне.
– Ладно, приятель, ты - Джок, мы из Ливерпуля. Все здесь по одним делам.
– Он обтягивает красную футболку с цитатой из Билла Шенкли.
– Мы здесь не по одним делам. И ты меня с собой не равняй.
Я качаю головой.
– Послушай, мы здесь балуемся крэком, выпиваем... да какого хрена... Читай, что хочешь, приятель, мы же просто пошутили.
Парень сильно расстроен, и это хорошо, потому что ему есть от чего расстраиваться - из такого дерьма вылез. Но вот на меня злиться не стоило. Придурок уже давно должен был усвоить: нельзя стрелять в гонца, принесшего дурные вести.
– Вам, чтобы выбраться сюда, наверно, пришлось по чужим карманам шарить или побираться. Так уж у вас заведено.
Правила везде одинаковые. И я в отличие от вас говорю то, что думаю.
– Нам плевать, что ты там думаешь!
Рождество совсем близко. Санта Робертсон принес подарки. Дурные вести. Йо-хо-хо! Дурные вести!
– Пусть болтает.
– Я только хотел сказать, что, когда в Ливерпуле случается что-то плохое, вы, мудачье, охуеваете от радости. Для вас это только повод припереться с баннерами на футбол. Сидели бы лучше по домам и сопели себе в две дырки. Нет, вас же так и тянет все опошлить, устроить репетицию для «Бруксайда», показать, что вы самые несчастные.
– Это потому что мы не равнодушные. Потому что мы все держимся вместе!
– кричит тот, что в футболке.
– Держитесь вместе? Ха! Да вы же только тем и занимаетесь, что целыми днями тащите друг у друга все, что под руку попадет. Кто у вас заодно, так это профессиональное ворье. Вы, недоделки, только рады, что нет работы, нет того, нет сего, потому для вас это повод разыграть трагедию, поплакаться, какие вы несчастные, как вам тяжело! Самая большая для вас трагедия - это то, что самолет взорвался над Локерби, а не над вами. Представляю, как бы вы веселились, если бы он рухнул на какой-нибудь ливерпульский мусороотстойник! Да вы бы десять лет перед телекамерами ныли!
– Да, приятель, с тобой тяжелый случай... Я ухожу. Если б мы не приехали сюда отдохнуть, я бы поговорил с тобой на улице, - бросает здоровяк и опрокидывает стаканчик.
– Ох, как страшно. Я уже в штаны наложил.
Дурные вести Санта Роббо Йо-хо-хо
– Не трогай его, Дерм, он того не стоит. Оставь его в покос, этого жалкого, несчастного ублюдка. Я сразу понял, кто ты такой. Подумал, ладно, мы здесь гуляем, дай поболтаю с бедолагой.
– Сучонок саркастически улыбается.
– Оставайся, приятель, со всеми своими дружбанами. Пошли, ребята.
Чтобы я стерпел такое от какого-то дерьма, от какого-то красного подонка - ну нет!
– Да, идите к себе в отель и трахайте там друг друга, пидеры ливерпульские!
Один из парней делает шаг ко мне, но другие оттаскивают его от столика, и все уходят, бормоча ругательства.
– Недоделки!
– кричу я бармену.
– Знаю таких. Для них кайф - это потрепаться со шлюхами да поколотить по окнам в красном квартале. А потом вернутся в номер и будут тыкать друг другу в задницу. Это же скаусеры, ливерпидеры хреновы. А виноваты во всем «Битлы»! Вот бы кого привлечь к ответу! Это из-за них нам приходится смотреть того выжившего из ума тролля с его дебильной программой! Это после них да еще после успеха «Ливерпуля» в Европе - успеха, достигнутого прежде всего благодаря шотландцам: Лидделлу, Шенкли, Далглишу, Саунесу, Хансену и другим, - ливерпидеры возомнили, что у них есть таланты. А па самом деле они - ничто! Ничто!
Бармен холодно смотрит на меня и отворачивается, как будто это я какой-нибудь гребаный урод. Наглец. Допиваю и выхожу на улицу. Иду, дрожа от холода, по узкой улочке и вдруг чувствую - кто-то рядом. Поворачиваюсь - и получаю в рожу, да так, что голова дергается. Пытаюсь среагировать, но другой парень бьет мне по яйцам, и я чувствую, как во мне поднимается тошнота. Падаю на колени, и меня рвет на мостовую.
– Мудила!
– кричит кто-то.
Где же полиция... Где тут кто... Я же сам полицейский, мать вашу! Где эти жопотрясы! Что б им!
– Пошли, Дермот. Валим отсюда!
– говорит один из скаусеров, и они убегают по дороге.
Я сижу. В голове шумит, глаза слезятся. Тошнота почти прошла, остановившись на том уровне, за которым тебя начинает рвать. Наконец какой-то драный вонючий хиппи помогает подняться.
– От вас, англичан, вечно одни неприятности. Расслабься, парень, это же Амстердам.
– Я не англичанин, - отвечаю я и двигаю дальше по улице. Надо убираться.
– Трусливые ублюдки... только попадитесь мне на глаза...
Перехожу дорогу и едва не цепляю трамвай. Нервы - ни к черту. Ладно, я еще вернусь, и тогда этому... Я еще...
Заползаю в какой-то бар, выкуриваю гашиша, выпиваю пива. Здесь полумрак - типичная приманка для туристов. Курю, пью, потихоньку прихожу в себя. Лицо распухло.
– Это меня так скаусеры обработали, - объясняю соседу-ирландцу.
– Нагрели на восемьсот гульденов. Их было трое.
Он равнодушно кивает. Большего я от него и не ожидал. Все ирландцы - шпана уголовная, кроме северных протестантов, наших братьев.
Покупаю телефонную карточку и звоню Банти.
– Как дела, Банти-милочка? Как ты?
– Оставьте меня в покое!
– кричит она и бросает трубку. Есть, зачесалось. Пора в красный квартал.
Пытаюсь вставить какой-то черной шлюхе, но яйца так болят, что ничего не выходит. Испортили, суки, праздник; несколько сверхурочных часов коту под хвост. Иду и беру еще хаша. Нет, не нравится мне эта дурь. Что мне надо, так это порошок. Приклеиваюсь к двум голландцам, которые идут на вечеринку на барже. Там уже полно шпаны вроде той, что обретается в коммуне «Восход», но кокаин хорош, я такого еще не нюхал. Сообщаю об этом куколке с такой чистой кожей, что ее хочется попробовать на вкус, и она говорит: