Дерьмо
Шрифт:
– Ну конечно. Это же Амстердам.
В общем, я набрался под завязку. Помню, меня попросили уйти. Блейдси еще не лег. И еще меня ждала бутылка солодового виски, которую этот хрен купил в знак извинения за свое безобразное поведение накануне. Мы приговорили ее, а потом подчистили то, что еще оставалось в мини-баре в его комнате. Я кое-как добрался до своего номера, упал на кровать и провалился в сон.
...В ВЫСШЕЙ СТЕПЕНИ ИЗВРАЩЕННАЯ ПРИРОДА СУЩЕСТВА, ЗА КОТОРОГО ОНА ВЫШЛА ЗАМУЖ...
Ночью просыпаюсь от жуткого спазма, как будто проваливаюсь через собственное тело. Я дрожу и весь в поту. Шлюхи рядом нет, но яйца распухли и дико саднят. Из темноты начинают появляться предметы. Я в отеле в Амстердаме. Вспоминаю Кэрол, и страшная боль едва не разваливает меня пополам. Единственная реакция на утрату. Ощущение во рту такое, словно там поработали паяльной лампой, припаяв к небу кожу с мошонки, но когда я добираюсь до мини-бара и заливаю в горло содовой, это приводит к тому, что меня начинает выворачивать. Доползаю до кровати. Уже светлеет. Свет. Я снова в безопасности. Я в кровати.
Второй раз просыпаюсь уже к ленчу. Календарь на часах показывает, что сегодня пятнадцатое декабря. Приближается Рождество. Принимаю душ - щека распухла и побагровела, - одеваюсь и перехожу в соседнюю комнату. Блейдси еще дрыхнет. Как бревно. Без очков он наполовину слеп. Они лежат на прикроватной тумбочке.
Беру очки.
Выйдя из отеля, прогуливаюсь по прилегающим к каналу улочкам и набредаю на симпатичное угловое кафе, где можно, пусть и с опозданием, позавтракать. Вынимаю из кармана очки. Какие толстые стекла. Надеваю и, наклонившись над зеленой балюстрадой, наблюдая за расплывающимся буксиром, медленно ползущим по воде. И как только такие носят?
Как ни толсты стекла, в состязании с рифленой подошвой башмака Брюса Робертсона победитель может быть только один. Я довольно усмехаюсь, слушая, как они хрустят на булыжнике мостовой. Потом наношу удар, которому, будь он записан на пленку, позавидовал бы Том Стронак, и оправа с кусочками стекла летит в Херенграхт, где над ней смыкаются тихие воды.
Придя в отель, застаю Блейдси убитым горем. Он сидит на кровати.
– Брюс, это ты? Не могу найти очки... не знаю, куда я их положил... Вчера вечером они были на месте.
– Вчера вечером ты был пьян.
– Да, но очки-то...
– Послушай, Блейдси, я вот думаю и не могу вспомнить, что видел их на тебе.
– О Боже... Брюс, я ничего не вижу...
– Не убивайся так, брат Блейдс. Брюс Робертсон будет твоими глазами. Я найду тебе женщину, сынок, так что не ссы. Первоклассную киску.
– Но...
– Никаких но, разве что ты захочешь ее пришпорить. А теперь надевай пальто и давай-ка оторвемся на всю катушку. Сегодня наш последний день!
Веду Блейдси в квартал красных фонарей. Какие-то хмыри наигрывают причудливые голландские мотивы. Один парень держит в руке шляпу для мелочи, но со мной у него этот фокус не пройдет. Каждая монета имеет свое предназначение: шлюхи и наркотики. В такой момент даже подаяние - непозволительная роскошь. Я уворачиваюсь от шляпы и с трудом уклоняюсь от приближающегося велосипеда, но Блейдси за мной не поспевает. Велосипед врезается в него, хотя и не сильно. Девица тут же открывает рот:
– Задница! Придурок!
Я беру его покрепче. Бедолага трясется от страха, к тому же он не успел отлить. Через некоторое время доставляю его в логово какой-то жирной бляди и оставляю там.
– Брюс... я... я...
– запинается он.
– Позаботься о моем приятеле, куколка.
– Я подмигиваю толстухе.
– Он потерял очки, а видит плохо.
– Я за ним пригляжу, - говорит она с карибским акцентом.
– Я... я... я...
– бормочет Блейдси.
– Я хорошо о тебе позабочусь, мой мальчик, - уверяет его эта корова и ведет к кровати.
Предоставив недоделку возможность самому найти обратный путь, я отправляюсь по своим делам. Иду к студенточке. Мы с ней так увлекаемся, что я совсем забываю про брата Блейдса. Какое упущение с моей стороны.
Возвращаюсь в «Кок-Сити» через несколько часов. Блейдси уже дома и явно не в духе. Вид у него хуже некуда.
– Тебе же было сказано оставаться там, а ты куда подевался? Я чуть с ума не сошел от беспокойства!
– Я... э... вообще-то я взял такси... тебя так долго не было, а она не разрешила у нее задерживаться... та девушка...
– Ну, я так тебе скажу: ты много потерял.
Соблазн оставить полуслепого распиздяя в Амстердаме велик, но, подумав, я решаю, что и он может кое для чего пригодиться. В баре аэропорта, когда Блейдси идет отлить, я кладу ему в сумку кассету с порношоу и немного наркоты.
Ситуация для меня на эдинбургской таможне беспроигрышная. Либо получаю удовольствие, наблюдая за физиономией этого лоха, когда его прихватят с контрабандой, и объясняю Банти, что я не собирался ни в какой Амстердам, но Клифф настоял и так далее, либо он проходит без проблем, и я получаю первоклассный порошок и кассету.
В итоге выпадает второй вариант, и Блейдси беспрепятственно минует таможню.
Еще больше меня радует, что они не открыли мой чемодан: брюки, рубашки, носки, трусы - все в таком виде, что плакать хочется. Когда в Эдинбургском аэропорту Блейдси снова спешит в сортир, я забираю свои сувениры, жалея о том, что Банти не предоставилась возможность уяснить в высшей степени извращенную природу существа, за которого она вышла замуж.
Ну, для этого время еще есть.
ПОСТПРАЗДНИЧНЫЙ БЛЮЗ
Первый рабочий день после отпуска, а этот засранец Тоул уже вызывает меня в свой кабинет. Недоделок какой-то не такой, что-то в нем изменилось, и мне требуется целая секунда, чтобы понять, что именно. Вот оно: он расстался с бриолином, сушит волосы феном и зачесывает их назад. Новый Тоул! Дружелюбный и открытый, более мягкий, более ловкий - современный образчик служителя закона в условиях демократии. Вид у него, как у жеманного педика, такого застенчивого и изнеженного. Сразу и не привыкнешь. О нет, сестра Тоул.