Дерьмо
Шрифт:
Он начинает нести бредятину, ожидая, что я сяду и стану его слушать, как какой-нибудь гребаный священник.
– Особо тяжкие... столько всякого дерьма... день за днем, каждый день... рано или поздно сказывается. Я думал, привыкну, стану циничнее, жестче, пройдя через все это...
Замечаю сексуальную пташку в халатике медсестры. М-м-м.
– Какая куколка, Клелл! Ну, ты неплохо здесь устроился!
– ...не думал, что будет так тяжко... семь лет в трубу... два брака... пил как сапожник... надо было понять...
– И такие за тобой ухаживают? Ну, теперь я не удивляюсь, что ты решил задержаться здесь на Рождество.
– ...и только когда решил перевестись в дорожный отдел... к нормальному не так-то легко привыкнуть, Брюс...
– Как думаешь, у нее есть дружок? Должен быть, при такой-то заднице!
– ...так что я просто плачу за свои грехи, Брюс... за все приходится платить...
А куколка действительно хороша. Йо-хо-хо!
– Извини, Клелл, в чем дело? Надо же кому-то и вставать под пули. Лично я ни за что бы не заделался клерком. Тихая работа не для меня.
– Нет, Брюс, проблема не в том, в какой отдел переведешься... Прошлое все равно тебя настигнет. Они возвращаются, Брюс. Трупы. Изувеченные детишки. Все они... изуродованные, изувеченные... И я все время думаю: почему? Так не должно быть... так не должно быть... почему?
Он хватает меня за руку и смотрит прямо в лицо, но я-то смотрю мимо, на медсестру. На ней чулки или, может, колготки, но мне хочется думать, что это чулки, и на них шов, идущий сверху донизу и подчеркивающий изящность лодыжек, бедер и уходящий прямо... уф! Разве Клеллу что скажешь? Он пристально всматривается в меня и все шепчет: «Почему?» Я бы ему ответил. Просто и ясно. Объяснил бы в двух словах: естественный отбор, приятель, естественный отбор. Изуродованные, изувеченные отправляются к стенке, и среди них ты, мой друг. Правила везде одинаковые. Клелл всегда был чувствительным слабаком под маской клоуна. Не тот темперамент, нервы слабоваты, духу не хватает. Я бы назвал это «фактором Инглиса». Лично я предпочитаю разгребать тела, чем груды бумаг.
До меня вдруг доходит, что я и сам не знаю, зачем сюда приперся. Чувствую себя Рольфом Харрисом, или как там зовут того придурка, что навещает больных детишек в больницах на Рождество. Только передо мной большой ребенок, не способный делать мужскую работу.
– Надо идти, Клелл, - говорю я, не без усилий освобождая руку.
– Кэрол, должно быть, уже поставила на стол индейку. Знаешь, ты можешь назвать меня традиционалистом, но в семейном рождественском обеде что-то есть.
– А вот моя Джеки так и не пришла. Позвонила, но не пришла...
– Ты в надежных руках, Клелл, - говорю я и снова вижу ту медсестричку.
– Особенно с такой крошкой! Сам бы с удовольствием покувыркался с ней на кровати... да что там, даже задницу под клизму подставил бы! И ей бы вставил куда надо! Ладно, Клелл, пока. Веселого Рождества! Выше клюв!
– Я подмигиваю и выхожу их палаты.
– Мой бы точно не опускался! В таком-то месте!
Оставив за дверью несвязные бормотания, замечаю, что сестры уже начали разносить беспомощным лунатикам рождественские угощения. Большая часть здешних обитателей - это страдающие анорексией юные недоумки, наркоманы и прочий сброд, те, кто ни хрена не может приспособиться к жизни. Я их называю неадекватами. Будь моя воля, дал бы всем коленом под зад и отправил на улицу, а не тратил на них денежки налогоплательщиков. Их здесь, бля, лелеют, подстригают, угощают индейкой, и делают все это такие цыпочки в чулочках! Просто позор! Всем бы так!
Прикидываю, не прихватить ли с собой один из подносов, но вокруг слишком много персонала.
Еду домой и заново развожу огонь в камине. От рукописи Тоула осталась черная горка пепла. Подогреваю фасоль, посыпаю карри и готовлю тосты. Слушаю тупую, богатую, расфуфыренную старуху, которая несет свою обычную чушь. Да, я масон, я принес клятву верности короне как институту, но как поди члены королевской семейки представляют собой самое жалкoe скопище недоумков, которые когда-либо ходили по третьей планете Солнечной системы.
К счастью, в рождественскую ночь клуб на Шрабхилле всегда открыт, так что отправляюсь туда. Народу, правда, немного, но брат Блейдс на месте, и мы с ним даем жару. Исполняем Боже, спаси королеву». Он бормочет что-то о Банти, как они поссорились, поминает се мать, но у меня в голове ничего не задерживается. Теряю Блейдси и выхожу на улицу. Холод приводит меня в чувство, я беру такси и возвращаюсь домой. Заваливаюсь, врубаю еще кокаина и выпиваю бутылку пива. Ставлю на полную мощь «Ван Хален» и пытаюсь воспроизвести цыплячий танец Джимми Пейджа. В промежутке между треками слышу громкий стук в дверь.
На крыльце Стронак и его жена. Оба в тренировочных костюмах. У него завтра игра, вспоминаю я. Вроде бы по случаю Дня рождественских подарков. Они что-то говорят, рты открываются, как у рыб, но я ничего не слышу, потому что уже пошел следующий трек «Женщин и Детей». Звучит действительно неслабо. Поднимаю руку, призывая их помолчать, захожу в дом, приглушаю звук и снова выхожу на крыльцо.
– С Рождеством, Том! Джули!
– кричу я.
– Боже, Брюс! Остуди мотор! Мы пытаемся хоть немного поспать!
– ноет Стронак, заглядывая в мои глаза и стараясь
найти там сочувствие его тяжкой доле.
– Какого хуя вы нарушаете границы частных владений! Стронак! Хочешь подать жалобу на превышение уровня шума,
позвони в гребаную полицию! Сегодня, мать вашу, праздник!
Толкаю его в грудь, и Стронак делает шаг назад и едва не падает со ступенек. Я захлопываю дверь прямо перед его тупой харей.
Этот пиздобол и так проспал целый год! А я весь год въебывал.
Смотрю вполглаза телевизор. На Четвертом канапе идет какой-то французский фильм, мелькает задница, груди... Вспоминаю ту медсестру в больнице, где отдыхает Клелл, и решаю повторить визит в ближайшее время и вообще поставить дело на регулярную основу. Надо же заботиться о товарище. Прочитать телетекст уже не могу, как не могу прочитать и «Радио Таймс».
Все, пиздец...
АВТОМАГНИТОЛА СЖЕВАЛА ПЛЕНКУ МАЙКЛА БОЛТОНА
На башне Биг-Бена бьют часы. Вроде бы Рождество, а по телевизору ни хуя, одни повторы. Правильно сделал Стронак, что поставил тарелку. Меня просто убивает, что приходится платить этим говнюкам из Би-би-си, а они показывают такую срань. Чувствую себя херово, башка раскалывается. Прыгаю с канала на канал, потом пытаюсь растопить камин, и кое-что получается. Расслабляюсь и уже почти готов отказаться от плана в отношении Блейдси, но придурок сам определяет свою судьбу, позвонив мне. Напоминает, что мы собирались поиграть в боулинг. Когда это мы собирались? Оказывается, планы строились накануне ночью, в Ложе, по большой пьяни. Блейдси даже помнит, что Йен Маклеод дал мне ключи от кегельбана. А я-то гадал, что за хуйня звенит в кармане.