Держава том 1
Шрифт:
«Троица! Как же я забыл», – чмокнув няньку в щёку, крутнулся от радости и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался будить этого засоню – брата.
Ефим в праздничной косоворотке, чинно правил коляской, с запряжённой в неё парой лошадей.
Встречные крестьяне отходили с дороги и низко кланялись господам.
Несмотря на припекающее уже солнце, Максим Акимович не расстёгивал пуговки мундира. Глядя на отца, мужественно потел в кадетской своей форме Глеб.
Аким надел шёлковую голубую косоворотку,
Согласно давней уже традиции, идя последним по ведущей к храму дорожке, Глеб радовал нищих видом красного своего языка, с довольным видом побрякивая медью в кармане.
Калеки стойко терпели гнусное надругательство, не решаясь плеваться в присутствии важного генерала, а то ведь становой пристав не поглядит, что ног нет, и прикажет всыпать по оставшейся над обрубками части тела.
В церкви приятно, словно в лесу, пахло травой, раскиданной по каменным плитам пола и берёзовыми листьями.
Крестясь, Максим Акимович поклонился Божьей Матушке, так похожей на прабабушку, и прошёл сквозь расступившуюся стену мужиков в праздничных рубахах, и женщин в белых платках, разноцветных юбках и кофтах.
Вдоль клироса и везде по храму были расставлены молодые берёзки.
Золото иконостасов с горящими свечами, украсилось гирляндами из зелёных пахучих берёзовых веток.
Почти у всех женщин в руках были цветы. Даже старушки держали маленькие букетики из ромашек, чтобы после обедни, придя домой, заложить троицкие цветочки за образа для достатка и особенно долголетия. Кому неохота ещё лет сто прожить, чтоб за снохами приглядеть.
После службы Рубановы поклонились своим предкам, и умиротворённые, вышли из церкви, ещё раз подав нищим, сидящим на паперти.
У Глеба, от такой щедрости, даже разболелся язык.
Немного в стороне от церкви, на лугу, гудела ярмарка, и братья потащили туда родителей. На свободной от телег площадке, кривлялись скоморохи. Пьяный мужик в лаптях, держа на цепи медведя, лихо отплясывал с ним барыню. По канату, натянутому на двух столбах, балансировала тоненькая девушка в красной короткой юбочке и чёрных трико.
Затаив дыхание, Аким глядел на канатоходку, на стройные её ноги, перебирающие канат.
Глеб, подняв несколько камешков, обстреливал медведя. Его абсолютно не волновали ещё женские ноги. Разозлив косолапого и его нетрезвого хозяина, отошёл от греха подальше и, подумав о чём-то своём, очень важном, уговорил отца купить ему глиняную копилку в образе рыжей кошечки с синим бантиком. Отвернувшись, высыпал всю мелочь из кармана в прорезь между кошачьих ушей.
Тут же, будто случайно, с господами столкнулся староста и, беспрестанно кланяясь и поздравляя со святым праздником, приглашал к себе, отведать, что Бог послал.
«Хоть и не по чину, конечно, но его рыжие предки верно служили моим… Следует поощрить беднягу!»
Ирина Аркадьевна наотрез отказалась, сославшись на мигрень, и Ефим повёз её домой. А Максим Акимович с сыновьями решил
В доме, по всему видно, готовились к приёму гостей. Стол был заставлен закусками.
«А неплохо крестьяне живут, – оглядел Максим Акимович жареные тушки курицы, утки и гуся, бутылки «Смирновской» водки, приправленную лучком селёдку, колбасу и сыр. – Так, так, – потёр он руки, – будет что рассказать Сипягину».
– А где «сама-то?» – услышал женский шёпот через открытую дверь.
– Не смогла. Какой-то Мигрень её ждёт.
– С ума сошла. Мужа не стыдится.., – вошла в залу супруга старосты, раскладывая на столе маленькие полотенца для рук.
Акима с Глебом совершенно не интересовали взрослые разговоры, и через полчаса они убежали на улицу, столкнувшись там с двумя рыжими сыновьями старосты.
–О-о-о! Васятка, станцуй вприсядку, – узнал моряка с потонувшей шхуны Глеб.
–Кадет! На палочку одет! – не остался в долгу «морской волк».
Глеб на секунду опешил от наглости, и тут же бросился на обидчика.
Рыжий нахал не растерялся и, обхватив барчука, вместе с ним покатился по земле.
Аким насилу разнял драчунов.
– Ну, ну.., ты ещё от меня получишь, – сжимал кулаки Глеб.
Рыжий молча сверкал на него глазами.
Аким отряхивал брата и с уважением поглядывал на Васятку.
Ещё через полчаса на крыльце показался отец:
– Мост через овраг почините, – чуть заплетающимся языком выговаривал он старосте. – И с этой стороны крестьянская земля и с другой.
– Да-а, ваше превосходительство. Мы со всей превеликой радостью… Да чернавских мужиков не уговоришь никак, чертей косматых, – усаживал барина в возок староста, сам устраиваясь на облучке.
– В Рубановке почти три сотни домов, сами не осилите, что ли?
Сыновья уже сидели в коляске и Глеб исподтишка, чтоб не видел отец, грозил кулаком рыжему пацану.
Вечером, на двух колясках прикатил губернаторский кортеж.
– Максим Акимович, поздравляю вас с двумя праздниками! – обнял и трижды поцеловал Рубанова губернатор. – Позвольте облобызать вашу ручку, мадам, – пошёл к Ирине Аркадьевне.
Максим Акимович в это время с удовольствием касался губами душистой руки губернаторши.
– Борис Сергеевич, отчего не назовёте второй праздник? – глядя в чуть выпуклые бесцветные глаза гостя, поинтересовался Рубанов.
– Как! Разве вы не читаете газет? – одышливо произнёс тот, поглаживая свой необъятных размеров живот. – А вот вам и телеграмма, – щёлкнул пальцами в сторону приехавшего с ним худого чиновника в парадном вицмундире, – из канцелярии министерства двора, – сморщил полное лицо, глядя, как тот роется в кожаной папке. – Пожалуйте! – протянул наконец бланк с царскими вензелями. – Вторая дочь родилась у царской четы… Вот. Дата. 29.05.1897г.