Держава (том третий)
Шрифт:
В апреле русские войска полностью восстановились и были готовы к новым боям.
Из России составы каждодневно везли подкрепления и вооружение.
— Да подумаешь, Ляоян с Мукденом потеряли и лесные концессии на реке Ялу, — философствовал начитанный Кусков. — В 1812 году Москву оставили, а француза всё равно победили. Кутузов в таких же годах был, как и Линевич… Но голова работала…
— Может и Линевичу следует глаз выбить, на пользу отечеству, — высказал своё видение будущей победы Глеб.
—
— Как бы так не получилось, что только отъедимся–отоспимся, — возразил Кусков, покрутив анненский темляк на шашке.
— Вам, господин бывший студент, царь клюкву пожаловал, чтоб от кислоты челюсти свело и говорить не хотелось, ан нет… Несёте бог весть чего…
— Это оттого, что третью степень хочется, — погладил новенький орден на груди Рубанов. — Осталось Владимира получить — и брата догоню, — вывернув шею, с гордостью оглядел три звёздочки на погонах. — Сотником стал, что равно армейскому поручику.
— А вы, господин сотник, язвите оттого, что неприятель ваш любимый городок Бодун занял… Наслышаны про ваши похождения-с, — огрызнулся Кусков.
Сказать что–либо Ковзику не посмел.
— Бодун жалко, спору нет, — взгрустнул Глеб, но у нас ещё Харбин остался… А за ним Владивосток и все другие города по железнодорожной ветке транссибирского экспресса. Что–то нехорошо вы хихикаете, господин вольнопёр, — осудил он товарища.
— Это я сейчас вольнопёр, а вот подготовлюсь, сдам экзамены экстерном за Николаевское кавалерийское училище и корнетом стану, — вдохновился Кусков. — Вы поднатаскаете меня по некоторым дисциплинам, господин подъесаул? — обратился к Ковзику.
И на утвердительное кивание начальской головы поинтересовался:
— Господа! А была ли пощёчина генерала Самсонова генералу Ренненкампфу после Мукденского сражения? Казаки балагурят, что была.
— А вы слушайте их больше, мсье Кусков, — улыбнулся Рубанов. — Ещё ни то услышите.
— А что ещё? — затаил тот дыхание.
— Ну-у, что папашка Линевич укусил генерала Сахарова…
— Ага! Дёснами, — захохотал Кусков. — В это я не поверю.
— Пощёчины не было, но повздорили, — командирским басом завершил спор Ковзик. — За пощёчину дуэлью расплачиваются… В их судьбе так получается, что всю военную карьеру неподалёку друг от друга служат. Сначала в Ахтырском полку Александр Васильевич Самсонов служил, а в 1895 году этот полк получил под командование Павел Карлович Ренненкампф. Сейчас он командует Забайкальской казачьей дивизией, а Самсонов — Сибирской. Из ахтырских гусар казаками стали… Чего им драться–то?
— Февральские и мартовские газеты пришли, — потряс толстенной кипой Глеб. — Пишут, что учреждён Совет Государственной
— Это что за фрукт? — удивился Ковзик.
— Полицейский чин, что прохлопал события девятого января.
— Да пёс с ним, что про нас–то пишут? — заинтересовался подъесаул.
— Сейчас найду. Вот, — развернул газету Рубанов: «В бою под Мукденом были окружены несколько рот 55-го пехотного Подольского полка. Командир полка полковник Васильев передал знамя ординарцам, чтоб вынесли его к своим. Роты прикрывали их отход. Погибли все. Васильева японцы подняли на штыки, но стяг не попал в руки врага».
— Молодцы подольцы, — похвалил полк Ковзик. — Мы вот тоже знамя пехотного полка вынесли, хоть бы кто написал об этом. Ну, что там ещё?
«При отступлении от Мукдена 1-й Восточно—Сибирский стрелковый полк вышел из боя с японцами в составе 3-х офицеров и 150 нижних чинов. Но сохранил знамя.
— А в Мокшанском полку сколько осталось? И никто не напишет… Обидно… Героически дрались, а в России о мокшанцах никто не узнает… И про Фигнера никто не вспомнит, — расстроился он.
— Бог узнает. У него там всё записано, — отложил газеты Глеб. — И мы всю жизнь будем помнить…
Наступила Пасха.
— Это ж надо? — возмущался Кусков. — Куриных яиц не достанешь, — оглядел аккуратные ряды палаток и коновязи в вётлах.
— Зато тепло, как у нас летом, — нашёл положительный штрих Рубанов, посмотрев в ультрамарин неба с белесыми облаками, и полюбовавшись потом ромашками в зелени травы: «Становлюсь лирическим, как старший брат. Я воин, а не поэт».
И тут запел соловей… На душе стало тепло и приятно…
— Господа! Христос Воскресе, — преподнёс друзьям по гранате капитана Лишина.
— Воистину Воскресе, — воскликнул Кусков, одарив товарищей фиолетовыми в крапинку перепелиными яичками. — У китайцев купил, — прояснил ситуацию. — Там ещё яйца куропатки были, но неприлично как–то… Сами понимаете… Командарм всё–таки.
— Чего же теперь, и куска сахара не съесть, коли генерал Сахаров штабом Маньчжурской армии руководил, — подбросил дарёное яичко Ковзик. — Ну а я вам дарю своё начальское — благодарю… В рифму получилось, — хохотнул подъесаул. — И по коробку спичек в придачу.
— День такой! На стихи тянет. А не могла бы ваша благодарность, Кирилл Фомич, выразиться как–то более весомо…
— Обоснуйте, уважаемый Глеб Максимович, — вновь подкинул яичко Ковзик и не поймал.
— Пока нет японских поползновений, не могли бы вы отпустить меня в лазарет, поздравить с Пасхальным днём одну особу, а вольнопёра в это время, обременить каким–нибудь делом…