Держава (том второй)
Шрифт:
— Где-е?! — поинтересовалась Натали, с трудом сдерживая смех.
В театре давали французскую драму, а Натали хотелось не страдать и плакать, а радоваться и смеяться. Хотелось не слёз, а счастья.
Аким, наблюдая за страданиями героев, почувствовал облегчение в икрах ног.
«Человеку становится легче, ежели другому хуже», — пришёл он к парадоксальному выводу, когда главному герою, под бравурные звуки музыки, палач торжественно отрубил голову.
На следующий день, радостно взваливший на себя обязанности палача полковник Ряснянский, пригласив подпоручика в портретный
Рубанов, дабы не принимать нарекания близко к влюблённому сердцу, глядел сквозь Ряснянского на портреты бывших командиров Павловского полка.
Напротив него висел портрет генерал–майора фон Рейтерна, командовавшего полком с 1844 по 1851 год. Магнус Магнусович сурово взирал на подпоручика и хмурил брови. Соседний с ним генерал–майор Моллер Фёдор Фёдорович, руководивший бравыми павловцами с 1835 по 1844 год, и вовсе обличительно качал головой.
— Да куда вы смотрите, господин подпоручик? — обернулся Ряснянский, но никого за спиной не обнаружил. — У вас такое лицо, словно призрак увидели. Не–е–т, на вашем примере следует почистить плюмажи и другим офицерам, — выглянул из портретного зала, сфокусировав внимание на подпоручиках Зерендорфе, Буданове и Гороховодатсковском, а так же на поручиках 13-ой и 14-ой рот Яковлеве и Алёшке Алексееве. — Хорошо! Вы–то мне и нужны. Господа, прошу в портретный зал, — широко, по–швейцарски, распахнул дверь.
— Никс, не иначе про вчерашнее узнал, — входя в зал, зашептал другу Яковлев. — Мы ведь поехали на Большую Морскую в «Кюба», а попали в «Вену», что на Малой Морской.
— Яша, думаю, возчик был пьян и завёз не туда.., а нам теперь отвечай, почему оказались среди завсегдатаев ресторана: журналистов, актёров и адвокатов, — похмельно вздохнул Алексеев.
К их радости, про «Вену», под завязку набитую журналистами, актёрами, адвокатами и другой штатской сволочью, Ряснянский пока не знал. Поглядев на вошедших, он сразу же принялся за развитие правильных взглядов у подчинённых.
— Рассаживайтесь, господа, на диване и креслах, а вы, подпоручик Гороховодатсковский, смир–р–но! Равнение на меня! — вызвал улыбки собравшихся. — Как вы воспитываете своего подведомственного?
— В духе любви к полку, — растерялся Амвросий Дормидонтович.
— Любви к полку-у, — с лошадиной долей сарказма произнёс полковник. — Ваш подведомственный занимается тем, что, нацепив коньки, перевозит в кресле через Неву дам.
Аким покраснел и стал внимательно разглядывать портрет генерала Бистрома, командовавшего полком с 1815 по 1825 год. «Это большая польза, — подумал он. — Я лучше узнаю историю полка и его командиров. Магнус–то вон как рассвирепел, — перевёл взгляд на фон Рейтерна. — Почище Ряснянского плюмаж бы надрал».
— Да что вы всё по верхам глядите, подпоручик, — обратился к Рубанову Евгений Феликсович, подкрутив кончики усов, чем вызвал безмерную зависть Буданова.
— То есть, как это на коньках дам перевозил? — заинтересовался Буданов, горестно потерев пальцем над безусой верхней губой.
— Объясните офицерам, — уселся в кресло полковник. — И вы садитесь, господин подпоручик, — кивнул Гороховодатстковскому.
— Господа, — поднялся с дивана Аким. — Подпоручик Зерендорф в курсе того, как долго я ухаживаю за одной дамой… Но она неприступна.
Офицеры с интересом слушали товарища.
—
— И это гвардейский офицер, — указал на него присутствующим полковник. — Я вот, например, вчерашнюю даму завоевал за… — закрыл рот ладонью, примяв грозно загнутые вверх усы.
— Продолжайте, Рубанов, — не слушал полковника заинтригованный Буданов.
— Женщины любят нетривиальные поступки, — освоившись, Аким стал прохаживаться перед слушателями. — Что же такое придумать, чтоб её поразить? — думал я.
Даже Ряснянский увлёкся рассказом, не говоря уже о других.
— И тут, господа, меня осенило… В голову пришла великолепная идея. Я не встал на колени, выпрашивая поцелуй, я его заслужил, — выпятил он грудь.
Насладившись неподдельным интересом в глазах слушателей и мысленно отобрав у полковника и приделав к головному убору плюмаж, продолжил:
— Я пригласил даму покататься в кресле, и предстал перед ней не блестящим павловцем, — укоризненно глянул на полковника, — не в парадном же мундире её катать, а в простой одежде, показав, что на всё пойду ради её любви и первого девичьего поцелуя… У вашей дамы поцелуй, полагаю, тысячный был, господин полковник, вот она мгновенно вам и поддалась…
— Да что вы себе позволяете, подпоручик, — возмутился, было, Ряснянский, но окружающие быстро загасили его пыл.
— Продолжайте, продолжайте, — загомонили товарищи.
— Да что продолжать–то. Когда замученный, я склонился над ней на середине реки.., дабы подбодрить, дама наградила меня поцелуем. А когда я, делая вид, что ужасно устал, довёз девушку до берега, то она из благодарности, позволила себя поцеловать.
— Молодец Рубанов, — было общее мнение.
Лишь один Ряснянский хмурил брови, соображая, что бы такое выдать язвительное. Однако Аким опередил его. Не глядя на полковника, он саркастически произнёс:
— Это вам, господа, не с проститутками в кресле кататься.
— Да как вы смеете, подпоручик, — взвился Ряснянский.
— Так я не про вас, я в общем говорю, — улыбнулся Рубанов.
«С полковником всё ясно», — пришли к выводу офицеры.
— Ежели от этого мероприятия такая польза, то и я завтра некую даму покатаю, — размечтался Зерендорф.
— И у меня не совсем блестяще дела обстоят, — взбодрился Никс. — Следует опробовать сей уникальный метод…
«Может Рубанов и прав, — пораскинул мозгами полковник, — про его отца говорили, что в начале царствования, в простом тулупе ходил, вот и стал генерал–адьютантом. Сынок явно по его стопам пошёл…»
В конце февраля наступил пост.
В первую неделю театры представлений не давали, и Рубанов посвятил эти дни службе.
Капитан Лебедев просто нарадоваться не мог на своего субалтерн–офицера. И даже Пал Палыч благосклонно глядел на Акима, задумчиво разглаживая седую, на две стороны, бороду.
«Может, толк из парня и получится», — размышлял он, построив роту на вечернюю поверку и прохаживаясь вдоль строя.
На стене, лицом к которой стоял личный состав, висели сделанные ротными умельцами фанерные щиты, на коих другие умельцы вывели имена георгиевских кавалеров, служивших в полку.