Держава (том второй)
Шрифт:
— Эге–ге! — орали офицеры, сидя в широких розвальнях на пушистых ярких коврах.
Низкорослые лошадки, бодро топая по наезженной дороге, через два часа привезли их в столовую этапного пункта, где множество путешественников грелось и чаёвничало в натопленных бараках, построенных как раз посерёдке озера.
Отведав щей и каши, вновь устроились на санях, и с гиком и хохотом промчались вторую половину пути.
И вновь, в родном уже купе, катили по Забайкалью, неуклонно приближаясь к конечной цели.
Проводник принёс чай и нормальным уже голосом поведал,
Наконец доплелись до пограничной станции Маньчжурия.
Чтоб размяться, прошли в небольшой станционный зал к буфету, угоститься местной пищей. Затем поглазели на посёлок и множество товарных поездов на запасных путях. Пока от скуки их считали, прозвучал звонок отправления.
Перед Хинганским хребтом проводник рассказал, что на вершине похоронен офицер, который в 1900 году, с сотнею терских казаков, бился против китайцев.
— Раненый в ногу он упал, истёк кровью и умер, — перекрестился проводник. — Там его и схоронили.
Под этот незамысловатый грустный рассказ состав въехал в туннель, а путешественники легли спать. Проснувшись, с любопытством, сонными ещё глазами таращились в окошко, удивляясь открывшемуся новому виду.
Бесконечная сибирская тайга с её снегами и морозами осталась позади. Перед офицерами раскинулась безбрежная жёлтая равнина, от края до края залитая солнцем, слепившим глаза и мешавшим разглядеть пролетавшие станции.
На одной из них поезд остановился, и целая туча китайцев в синих фуфайках и с заплетёнными косами, бросилась к вагону.
— Это мужчины! — на всякий случай уведомил изголодавшихся по женскому обществу спутников Зерендорф.
— Маньчжурия, господа! — возвестил проводник, с которым офицеры расстались, хорошо дав ему «на чай», в Харбине.
Расстались не только с проводником и родным вагоном, но и с транссибирской магистралью, идущей дальше на Владивосток.
— Отсюда рукой подать до Мукдена, — сообщил Зерендорф. — А там уже не за горами и Ляоян, — почему–то критически обозрел загруженных поклажей денщиков.
Те, в свою очередь, критически оглядывали целый воз вещей, принадлежащих не только их офицерам, но и двум приблудившимся.
— Тащить–то всё нам, — шептались они.
— Прежде на вокзал, господа. Там оглядимся и узнаем, когда отправляется поезд на Мукден, — взял в свои тощие руки руководство Зерендорф.
В главном зале ожидания офицеры увидели большую икону святителя Николая и людей, молящихся перед ней.
Возле иконы стояли подсвечники с горевшими свечами. Рядом, на столе, лежали свечи и запечатанная кружка.
Зерендорф на минуту отлучившись, о чём–то переговорил с бородатым мужчиной в форме инженера и вернувшись доложил, что отправляясь в дорогу, пассажиры ставят свечку перед иконой. Традицию ввели строители КВЖД, и она прижилась, — бросил мелочь в кружку, взял свечку и поставил в подсвечник.
Офицеры
Здесь же купили и газеты, оказавшиеся не столь уж и свежими.
— Пассажирский поезд на Мукден отходит в 10 часов вечера, господа, — сообщил проявляющий небывалую активность Зерендорф. — Давайте немного передохнём, позавтракаем в ресторане и затем оглядим городишко, — темпераментно размахивал он рукой с зажатыми газетами.
— Вот прелестное стихотворение, господа, — сидя за завтраком, просматривал прессу Зерендорф. — Сейчас прочту, — промокнул салфеткой губы:
Флаг Российский. Коновязи. Говор казаков. Нет с былым и робкой связи, — Русский рок таков. Инженер. Расстёгнут ворот. Фляга. Карабин. — Здесь построим русский город, Назовём Харбин.— Дашь списать? — уплетал за обе щёки мясное блюдо Рубанов–младший.
«Натали хочет отправить», — подумал его брат и произнёс:
— Господа, а ведь мы великие грешники…
И под вопросительными взглядами товарищей закончил:
— Страстная неделя идёт… 28 марта Пасха наступит. А мы мясо едим.
— Воинам разрешается, — с набитым ртом буркнул Глеб.
Следующий день встретили в Мукдене.
Как водится, свободных мест в гостинице не нашлось. Но по–прежнему проявляющий чудеса распорядительности Зерендорф с кем–то договорился и, не успев стереть с лица после разговора с визави любезную улыбку, повёл друзей на запасные станционные пути, где им отвели купе 1-го класса в одном из вагонов.
В соседнем вагоне проживала целая свора денщиков, а на соседних путях, где всё было вылизано и посыпано чистым жёлтым песочком, под охраной казаков стоял поезд наместника Дальнего Востока.
— И чего ему в городе не живётся? — кивнул в сторону поезда главнокомандующего «партизан» Фигнер.
— Штаб располагается во–о–н в тех небольших серых домиках, — в свою очередь кивнул в сторону железнодорожного посёлка всезнающий Зерендорф, ястребом бросившись к окошку. — Штабные на доклад идут, — указал на полдюжины офицеров, вяло бредущих к вагону адмирала Алексеева.
— Расфуфырены будто и не на войне, — высказал своё мнение Глеб.
— Не успели ещё штанцы с жёлтыми лампасами надеть, — хмыкнул Аким. — Господа. Здесь теплее, чем в Петербурге…
— Заметили уже.., — гыгыкнул Глеб.
— Предлагаю, — отмахнулся от легкомысленного брата, — зимнюю форму отправить на склады. Этим станем заниматься до обеда. Затем осмотрим Мукден, и завтра — в Ляоян.
— Бурки оставим, — практично подошёл к вопросу экипировки Глеб. — По ночам–то холодно.
— Согласен. А полушубки, тёплые и запасные сапоги, сюртуки на меху и прочее, запакуем и отправим.