Державин
Шрифт:
– Ах, вот вы про что, - улыбнулся Халевин и вдруг деловито сдвинул брови.
– Ну, конечно, конечно. Чтобы во всех церквах и во все колокола. Чтоб такой мне трезвон был, как в духов день или на пасху. Вы в ответе.
– Вот, вот, - обрадовался протопоп, - я же это и говорю. Ведь кого первого за шиворот возьмут - протопопа. Встречать надо победителя, встречать, как в чине священном написано, так и надо.
Он вдруг схватил Халевина за край шубы.
– Так вы уж идите со мной, - сказал он.
– Как вы теперь главное наше начальство.
Всю
– А акафист?
– спросил он испуганно, шепотом.
– Тоже петь?
– И акафист, - сказал Халевин.
– Акафист обязательно!
Протопоп помолчал.
– Ну, а как с поминанием о царском здравии?
– спросил он вдруг.
– То есть насчет Екатерины Алексеевны?
– Выбросить, - крикнул Халевин, - к черту выбросить, нет больше над нами императрицы Екатерины Алексеевны, нет над нами тех мучителей, кои кровь человеческую как воду проливают и братьев своих, по рождению им равных, рабами держат.
– Он поднял кверху палец.
– Ныне человечество, - сказал он, задыхаясь, - вновь возвращается в натуральное состояние свое.
– Так, так, - сказал протопоп, - значит, выбросить. А как насчет хлеба с солью? Самим ли нам его выносить или кого другого пошлете?
Халевин шел, убыстряя шаг. Протопоп бежал за ним, хватая его за руку.
Вошли в придел.
– Вы уж мне записочку дайте, - сказал протопоп просительно, - я человек маленький, этих дел не понимаю. Вы - наша голова, мы - ваши уды.
III
После этого началось то скопище Халевина с протопопом, протопопа со священником, священника с пономарем и пономаря с прихожанами, которое впоследствии инкриминировалось Халевину на допросе.
Первыми в комнату вошли купецкие старшины.
Старик и молодой.
Старик был бледен, но решителен. Войдя в дверь, он поклонился сначала протопопу, потом небрежно кивнул Халевину и остановился, прямой и строгий, держа руки по швам.
– Ну, здравствуйте, соколы, - сказал Халевин, осматривая их, здравствуйте, здравствуйте. Что так приуныли, али в торговле какая проруха?
– Проруха - дело наживное, - сказал старик.
– Мы, как люди торговые, за прорухой не гонимся. Тут за свою голову сумленье берет. Своя голова на плечах не крепка.
Халевин подмигнул протопопу.
– Так вот он вам грехи отпустит, - сказал он весело.
– Батюшка, отпустишь? Вон кумовья за свою голову болеют. Голова не пропадет, - сказал он строго, - была бы она умна, в этом все дело.
Купцы переглянулись.
– Да ведь не глупее Балахонцева, - сказал старик, - а вот он вчера скарб свой забрал, деньги в ящик, ящик на подводу, сам на лошадей, да в три кнута их. Сейчас догоняй - не догонишь.
– А кто поумнее - тот жен отправил, - сказал молодой.
– Сам остался, а жену отправил.
– Надо будет, так догоним, - сказал беззаботно Халевин, не обращая никакого внимания на слова младшего.
– Ну да наш батюшка не из гневливых, он, верно, и догонять не будет.
– Батюшка?
–
– Ох, смотри, не прошибись, сокол!
– Батюшка, - ответил, не сморгнув, Халевин, - а ты что, аль не веришь?
– Нам что, - холодно ответил старик.
– Что нам не веровать, мы - люди торговые, мы ваших энтих делов не знаем. Нам что матушка, что батюшка, что горшок, что сковородка - одна честь, была бы голова на плечах да товар в балаганах, за всем остальным мы не гонимся. Это уж вы с батюшкой разрабатывайте, авось вам за это какой орден дадут.
– Он широко махнул рукой.
– Так вот вы как?
– сказал Халевин задумчиво.
– Да уж так, - дерзко ответил купец, - Ты нас, голубь, в свои дела не мешай. Твой риск, твоя и удача, мы за все не в ответе. Я уж стар, а ты, как я посмотрю, уж больно шустер. Горшку с котлом какое плавание! Мы сторонние, мы не вмешиваемся.
Халевин прошелся по комнате и остановился прямо перед стариком.
– Ан вмешаться придется, - сказал он.
– Как батюшка наш въедет в город, так мы вас первых головой выдадим.
Купцы молчали. Халевин кивнул головой на протопопа.
– Мы вот с отцом протопопом насчет встречи с Христовым молебном соображали, - сказал он.
– С молебном?
– переспросил старик, косясь на протопопа.
– Что же, молебен дело хорошее.
– И от вас бы, - сказал Халевин, глядя на них в упор, - и от вас бы не мешало выделить человека с подводами, дабы они от купечества свое полное повиновение и детскую любовь выказали.
Купцы молчали. Халевин посмотрел на протопопа.
– Упорствуют кумовья-то, - сказал он.
– Казну свою боятся потерять. Им казна души дороже. Хотят вот и за матушку и за батюшку стоять одинаково, и туды, и сюды, купецкая-то шкура податлива. Да нет, чаю, этак не выйдет. Объясни им это, отец протопоп.
Протопоп поднял руку.
– Все в руце божьей, - сказал он неуверенно, - и ежели многие великие победы и одоление нашим государем уже одержаны...
– Государем??
– крякнул старик. Протопоп посмотрел на него в смятении.
– ...то сие не токмо одному случаю прописать возможно, но и промыслу всевышнего, ибо славное русское воинство под его крестом одоление одерживает.
– Поэтому ты и молебен служишь, - сказал старик.
– Ну, понятно ~ получишь за это камилавку на голову. Архиереем он тебя поставит. Глядишь, ручку целовать попы у тебя будут. Однако нам, как людям торговым, сие в расчет не входит.
– Сегодня один, а завтра другой, - бойко подхватил его спутник.
– Этот по головке погладит, а другой придет - шкуру до пят спустит. Вот и разбирайся.
Старик с усмешкой посмотрел на него.
– Придут, товара даром нахватают, своих людей по купецким домам разведут, насрамят, нагадят, около лавок ни пройти ни проехать, а ты на него улыбайся да спину гни. Того-то не прикажете? Этого-с возьмите? А про деньги уж нишкни, и есть - так не заплатят. Да откуда у них, голья, деньги, так, медными пуговицами платят.