Дерзкий любовник
Шрифт:
Любовь к нему уже сама по себе ужасна. Ненависть к нему уничтожит ее.
– Где ты, черт возьми? – взорвался Тим.
Риба отвела трубку от уха и оглядела автостоянку небольшого торгового пассажа в Орегоне.
– В другом штате, – коротко ответила она.
Последовало продолжительное молчание.
– Я думал, ты сегодня выходишь замуж, – наконец выдавил Тим.
– Легко нажито, легко прожито.
– Риба…
– Нет.
Слово вырвалось, холодное, категоричное и жесткое, точное отражение состояния Рибы.
– Это
Тим громко вздохнул:
– Простите, босс. Чанс не отходит от меня, как кот от куска печенки.
– Поэтому я не сказала тебе, где нахожусь. И не скажу.
– Ты в порядке? – поколебавшись, спросил Тим.
Риба резко рассмеялась, и в этом горьком смехе не было ни тепла, ни веселья.
– Надеюсь, в «Обже д'Арт» ничто не требует моего немедленного присутствия?
– Некоторые документы на посылки и страховые квитанции требуют твоей подписи.
– Подделай ее.
– Когда ты возвращаешься?
– Не знаю.
– А ты вообще вернешься?
– Кто спрашивает, ты или Чанс?
– Оба, – признался Тим. – Он с самого утра был моей тенью. Ты поговоришь с ним?
– Он по-прежнему владеет Чайна Куин?
Последовала короткая пауза и низкий голос сказал:
– Chaton…
– Ты по-прежнему владеешь Чайна Куин? – холодно перебила она, игнорируя слабость, от которой затряслись руки, так сильно, что Риба едва не уронила трубку. При звуке этого низкого красивого голоса она едва не умерла от желания очутиться в его объятиях, как тогда, в Долине Смерти, и плакать, пока лед не растает, а страдания забудутся. Но на этот раз именно он причинил ей такую страшную боль.
– Ни лжи, ни отговорок. Только одно слово, да или нет. Чайна Куин по-прежнему твоя?
– Да.
– Прощай, Чанс.
Риба очень осторожно положила трубку на рычаг.
Глава 11
Прошло несколько долгих минут, прежде чем пальцы Рибы перестали трястись настолько, что она обрела способность поискать телефонный номер в маленькой кожаной записной книжке, взятой из «Обже д'Арт». Не доверяя собственным рефлексам, она с необычной тщательностью набрала номер.
– Джим Николе? Это Риба Фаррел. Знаю, неудобно сваливаться на голову без предупреждения, но получилось так, что я неожиданно оказалась в Орегоне, и хочу спросить, не найдется ли у вас время, показать мне эскимосские кикитуки, о которых вы упоминали в последнем письме.
Риба записала, как проехать к дому Джима, повесила трубку и спустилась ко взятому напрокат автомобилю. Она ехала быстро, пытаясь не думать о том, что во время последнего посещения коллекционеров Западного побережья с ней был Джереми. Если она начнет вспоминать, как все было, окончательно расклеится. Если будет продолжать мучиться мыслями о Чансе, разлетится на осколки, как камень под рукой неопытного гранильщика. Поэтому Риба размышляла о работе, пытаясь отождествить знакомых собирателей с теми или иными редкостями и драгоценностями, собранными со всего света. Кикитуки Джима Николса, возможно, именно то, чего ищет богатый новозеландский коллекционер – предметы примитивного искусства из слоновой кости.
Подойдя к входной двери, Риба почувствовала, как покалывают кожу иголочки знакомого возбуждения, всегда возникавшего перед тем, как предстояло увидеть сокровища другого собирателя. Занимательными были не только изделия из слоновой и моржовой кости. Как и множество коллекционеров, он всю жизнь менялся драгоценными приобретениями с собратьями по увлечению. Главное не в наживе, а в приобретении новых редкостей. В результате каждый коллекционер владел целым ворохом редких, прекрасных, а иногда и странных вещиц, полученных в обмен на не менее ценные. Иначе говоря, Риба знала, что в доме Джима Николса может отыскать все на свете.
– Мистер Николс? – осведомилась Риба, протягивая руку.
– Джим, – поправил мужчина, крепко, по-дружески стискивая ее пальцы широкой, сухой ладонью. Нелегкая жизнь путешественника и старателя на Дальнем севере оставила свои следы на канадском французе. Распухшие костяшки пальцев и негнущиеся колени без слов говорили об артрите, заставившем его переселиться на юг. – Вы называли меня Джимом, когда Джереми был жив.
– Джим, – согласилась она, пытаясь не показать, какую боль причинило ей упомянутое мимоходом имя Джереми. Невольные слезы блеснули в глазах.
– Не нужно так грустить, девочка, – утешил Джим прокуренным голосом, выдававшим слишком большого любителя виски. – Когда доживешь до моих и Джереми лет, смерть покажется чем-то вроде старого приятеля.
Джим предложил Рибе кофе, усадил за изрезанный, и потертый пластиковый столик и сел рядом, стискивая в кулаке потрескавшуюся кружку. Риба невольно заметила, что вместо кофе там был налит шотландский виски.
– Лучшее в мире лекарство от артрита, – прохрипел он. – И для воспоминаний очень полезно. Оставляет лишь самые хорошие.
Риба с новым интересом взглянула на жгучую жидкость.
– В самом деле? – пробормотала она. – Думаю, придется и мне к нему привыкать.
– Подождите несколько лет, – сухо посоветовал он, похлопав ее по руке сморщенной ладонью. – Все образуется.
Он вышел из комнаты и вернулся с картонной коробкой, наполненной кикитуками. С небрежной грацией человека, всю жизнь имевшего дело с драгоценными вещами, Джим вынул резные фигурки и начал выстраивать их на выщербленной крышке стола, указывая достоинства и недостатки каждой.
Риба молча наблюдала, еле удерживаясь, чтобы не вздрогнуть. Ни одна из статуэток не была больше ее ладони, и каждая словно излучала атмосферу злобной жестокости, неотделимую от них, как матовое свечение желтоватой кости. Чем-то напоминавшие длиннотелых гиппопотамов с огромными клыками, кикитуки, открыв огромные пасти, глазели на нее.
– Вы знаете связанную с ними легенду? – спросил Джим, вынимая последнего кикитука.
– Да. Если отдать кикитука врагу, он пожирает его душу.
Образ черного рта Чайна Куин, возник в мозгу Рибы. Словно злобный кикитук, высеченный из горы, она ждет человека, чтобы поглотить его душу.