Дерзкий рейд
Шрифт:
Вырвавшись из плена гор, люди почувствовали себя вольнее. Жители равнин и степей трудно привыкают к горам. Даже животные и те тоже стали бодрее, звонче звучало конское ржание, и верблюды веселей шагали по ровному грунту. Колонна, которая непомерно растянулась, теперь постепенно уплотнялась, отстающие подтягивались.
Разослали во все стороны группы боевого охранения. Беспечность, которая до этого в какой-то мере царила в отряде, — мол, какие тут, в диких и безлюдных краях, враги? — быстро испарилась. Что и говорить, нежданное нападение врагов стоило отряду восьмерых человек. Пятнадцать получили ранения, погибли четыре лошади и один верблюд. Убитых похоронили на заре возле пастушьего стана. Каменистую почву пришлось долго долбить кирками, пока вырыли подходящую братскую могилу. Погибших положили на дно, устланное брезентом.
— Приведите пленных, — велел Джангильдинов. Двадцать восемь хмурых и бледных людей, опустив головы, тихо прошли мимо тех, кого они убили, шли так, словно груз вины лег тяжелыми мешками на плечи и давил к земле. Только двое, под халатами у которых проглядывали офицерские френчи, да грузный, с окладистой бородой и хитрыми лисьими глазами казак в дорогой одежде прятали злобные ухмылки под усами, старались погасить блеск глаз.
Их троих отделили от остальных и, отведя к пологому холму, расстреляли.
После этого похоронили погибших красноармейцев. Трижды громыхал залп над братской могилой, и далекое эхо глухо повторило гром, вырвавшийся из винтовок. Дремавшие на скалах орлы встрепенулись и поспешно взмыли в безоблачное синее небо.
Возник вопрос, как поступить с пленными.
— Нужно допросить, прощупать нутро, определить социальную сущность каждой личности, — предложил начальник особого отдела Малыхин.
А его помощник Звонарев требовал крайних мер:
— В расход их всех! Чтоб другим неповадно было!
Настаивая на расстреле, Брисли преследовал тайную цель. Он знал: известие о казни джигитов большевиками моментально облетит всю степь, и тогда Джангильдинов не найдет поддержки у своих земляков. Отряд не достигнет своей цели и будет, наконец, перехвачен.
Но Джангильдинов и Колотубин решили иначе. Она видели, что перед ними не закоренелые басмачи, байские блюдолизы, а обманутые дехкане в рваных халатах. Они подошли к пленным и коротко рассказали о себе, об отряде, о новой власти, которую называют Советами, о батыре Ленине. Затем Джангильдинов приказал отпустить пленных.
— Земляки! Ложь застлала ваши глаза. Вы стреляли не в своих врагов, а в друзей, в свое счастье, в свое будущее. Идите в свои аулы и расскажите правду, расскажите, что видели и слышали.
Сбившись в кучу, пленные не решались ступить ни шагу. Не могли поверить в то, что их просто так отпускают на волю. Каждый из них помнил слова своего бая, что теперь валялся возле холма: «Идут безбожники, осквернители веры. Их называют красными потому, что они везде после себя оставляют кровь людей и языки пламени, что они свирепее и страшнее царских карательных полков». И два офицера, байские сынки, что учились и долго жили в России, которые появились в ауле, тоже яростно ругали кровожадных большевиков. В жизни много запутанного, и не все, оказывается, проясняется с восходом солнца.
Получившие свободу дехкане долго стояли на бугре и смотрели на удаляющийся отряд, пока за пологими холмами не скрылся последний верблюд с поклажей. Только легкое облачко поднятой пыли показывало, что там движется большой караван или гонят огромную отару…
Глава двадцать третья
1
Старый орел, распластав огромные крылья, медленно кружил над сонной степью и оттуда, с недосягаемой высоты, зорко и пристально оглядывал впадину, просматривал каждый кустик на однообразной серо-желтой глинистой равнине, отыскивая себе пищу — зазевавшегося суслика, неосторожно вылезшего из норы жирного тушканчика или, если повезет, быстроногого джейрана. Но сегодня удачи не было с самого раннего утра.
Непонятный шум разбудил его, и орел взмыл в небо и со своей высоты увидел, обнаружил в степи своих извечных врагов, что ходят на двух ногах и носят палку, извергающую огонь и смерть. Их было много, этих двуногих, они двигались по степи широким потоком на лошадях и верблюдах, двигались со стороны тихих и уютных гор, где много дичи и есть тень, в далекую и сухую степь, где даже орлы с трудом находят себе пропитание в этом краю высохших соленых озер и бескрайних песков…
Орел сделал еще один круг и медленно поплыл в сизую даль.
А люди не обратили внимания на орла. Они редко поднимали головы вверх, ибо там висело и слепило глаза раскаленное солнце. Люди погоняли лошадей и торопили верблюдов. Дробно постукивали копыта, визгливо скрипели колеса повозок, да голубой жидкий дымок самокруток взлетал над головами и таял в зное.
Одни бойцы тихо переговаривались меж собой, вспоминая родные места. Другие молча тряслись на повозках, курили, деля щепотку махорки на несколько самокруток и подмешивая в нее сухие травы, которые успевали нарвать на привале. Третьи дремали. Дремали в арбах, в седлах, доверив коню или верблюду выбирать дорогу.
С новостью, что отряд везет золото, быстро свыклись, и разговоры о деньгах, о ценностях уже надоели. Другие заботы кружили им головы, Каждый из них — во сне и наяву — стремился лишь к одному: поплескаться, вымыться в воде. Мечтали о парной баньке, где на полке приятно отделиться и веником похлестать занемевшее тело, впрочем, другие были бы рады обыкновенной луже, наполненной дождевой водой… Хотя бы умыться, лицо смочить! Задубевшие от высохшего пота рубахи стали твердыми как жесть, немытое, пропыленное тело томительно просило привычного омовения… А воды в отряде стало в обрез. Теперь ее снова выдавали по норме, чтобы можно было утолить жажду. Об этой самой простой и необходимой каждому живому существу жидкости, без которой нельзя обойтись в степи, обеспокоенно думали и Джангильдинов с Жудырыком.
— Дальше, когда на Устюрт выйдем, будет совсем худо, — говорил старый охотник. — Колодцы совсем бедные. Уже две ночи мучаюсь, агай, все равно не могу лучшую дорогу выбрать…
Джангильдинов слушал аксакала, покусывая кончик уса. Он хорошо знал, что имел в виду тот, когда называл колодцы бедными. Несколько десятков ведер, не больше.
— У нас другого выхода нет, отец.
— Знаю, агай, знаю…
— На Устюрте колодцы далеко друг от друга?
— По-разному. Есть и близкие, а есть и два дневных перехода делать надо.