Дерзкое ограбление
Шрифт:
Сами кивнул и принялся отбивать ногой такт, как будто в спальне звучало техно в ускоренном темпе: оставить их вот так? Йон причмокивал. Карин почувствовала сомнения мужа, открыла глаза и с нежностью посмотрела на него – потного, в куртке:
– Ты такой красавчик! Хватит тут отсвечивать, иди уже.
Он криво улыбнулся и снова кивнул. Потом, будто стряхивая с себя оцепенение, круто развернулся, вышел в прихожую и сбежал по неровной лестнице старого дома на улице Хёгбергсгатан. Тысячи часов на боксерском ринге оставили свой неизгладимый отпечаток: ноги легко несли его вперед.
Вместе с холодным февральским
Сами едва сдерживался, чтобы не пуститься бегом. Выпавший за ночь снежок днем разнесется ветром. Обнаженные деревья на кладбище у церкви Катарины вычерчивали на темно-сером небе причудливые черные силуэты. Светать начнет только через несколько часов.
Сами планировал вернуться домой к обеду, завернув по дороге в магазин за бутылкой шампанского – отпраздновать победу.
Когда Сами сел в машину, на его губах играла улыбка. Он размышлял, что вряд ли продвинулся бы так без Карин и Йона. Без них он бы, может даже не стал пытаться…
Он поехал в порт, размышляя обо всех предупреждениях, которые довелось выслушать за эти годы. Озлобленные бывшие холостяки, скучающие по беззаботной жизни, считали своим долгом рассказать ему, что дети отнимают у тебя сначала сон, потом секс, а потом и жизнь. Отчасти все так и было: с появлением Йона сон заметно ухудшился, да и сексом не похвастаешься. Однако Йон – чудо, которое того стоит.
Изменения всегда даются непросто. Люди годами сидят на одной и той же работе, боясь попробовать что-то другое. Общаются с друзьями детства, с которыми их уже ничего не связывает, потому что проще позвонить им, чем впускать в свою жизнь новых людей. Детство Сами – длинное путешествие по южным пригородам Стокгольма. Он сбился со счета, сколько адресов они сменили за то время. Тридцать или сорок – какая разница? Тогда все было по-другому: мусульмане, христиане и евреи, турки, иракцы и югославы – все жили бок о бок. Сами научился находить общий язык со всеми: он легко мог подружиться как с финскими рабочими, так и с африканскими беженцами. Вынужденный быстро приспосабливаться к новым условиям, он стал хамелеоном.
И теперь этот навык пригодился. Эта мысль приходила ему в голову и раньше, но в этот раз все взаправду. Ради Карин и детей – Йона и еще не рожденного малыша – Сами оставит криминальную жизнь в прошлом, сбросит старую кожу. Он не будет стирать из памяти телефона тысячи накопившихся за годы контактов, просто разбавит их номерами новых знакомых. Сами выбрал не самый простой способ покончить с прошлым, но он никогда не искал легких путей.
Сами Фархан проехал по набережной Шеппсбрун и оказался на Бласиехольмене. Утром во вторник в центре столицы еще нет скопления машин. У противоположного берега залива Стрёммен пришвартован превращенный в хостел парусник af Chapman: подсвеченный белый корпус на черной, как чернильная лужа, воде.
Сами выехал заранее. Сам он считал эту привычку проявлением пунктуальности, другим это, возможно, казалось потребностью в контроле над ситуацией.
У него действительно было дело в порту, но не с одногруппниками из Кристинеберга. Для него учеба закончилась: больше никаких занятий по готовке. Нарезая огурцы для салатов или поливая стейки из лосятины жирной подливкой, он никогда не сможет обеспечить своей семье тот уровень жизни, который она заслуживает.
Это утро станет началом их новой жизни. Как это всегда бывает, возможность подвернулась совершенно неожиданно. Сами вложил все, что имел, все до последней монетки, и даже привлек в проект других инвесторов – в первую очередь братьев. Они не верили его словам, подшучивали над ним, называя «рыбным магнатом». Но все же и они вложили свою копеечку, как и многие друзья и знакомые Сами. Даже дядя Карин, хотя сама Карин об этом не знает. Честные деньги, вложенные в честное дело.
Вокруг площади Нюбруплан движение уже было более оживленным: люди ехали из Эстермальма в Норрмальм и в обратном направлении. Эстермальм – самый фешенебельный район Стокгольма – никогда не привлекал осевшего на юге столицы Сами. К тому же, на центральной площади Стуреплан дух пригорода ощущался отчетливее, чем на тех же площадях Марияторгет или Мосебакке в Сёдермальме, а пригородов в жизни Сами было по горло. Карин Флудин родилась и выросла в Сёдермальме, там лучшие школы в городе. Так что было очевидно: их дети должны расти на юге Стокгольма.
Сами любил Карин столько, сколько себя помнил. Каждого человека в жизни ждет большая любовь. Сами повезло: он встретил свою любовь еще подростком.
Когда из недоступного объекта юношеской влюбленности Карин превратилась в его любовницу, его чувства приняли совершенно неожиданную для него глубину. Расплывчатые мечты стали реальностью. Конечно, пустые тюбики из-под зубной пасты, немытые тарелки и смятые трусы на полу в ванной не входили в те фантазии и ужасно раздражали, но вместе с тем даже в самых смелых мечтах он не мог представить, что ее кожа будет так пахнуть по утрам, а глаза будут так сиять при взгляде на него. Он и не думал, что, когда он рассказывает какую-нибудь историю, она будет ловить его руки и не отпускать их, заглядывая в душу, а он будет доверять ей нечто сокровенное, о существовании чего и сам не догадывался.
Когда к прежним ролям прибавилась еще одна и Карин стала матерью его ребенка, любовь перешла на новый уровень. Он и раньше часто думал о том, что будет, если он потеряет женщину своей жизни, а теперь вообще не мог представить себе жизнь без нее, одна мысль о возможной утрате причиняла боль. Вот почему этим темным февральским утром Сами Фархан отправился в порт, навстречу новой жизни.
4
– Вот это, – сказал Мишель Малуф по-английски, поднимая со стула и ставя на стол свой черный кейс.
Директор Андерс Мильд и председатель правления Рик Альманса недоверчиво посмотрели на кейс.
– Ваш кейс? – выпалил Мильд. – Но… я, наверное, чего-то не понимаю? Я думал, мы встретились, чтобы обсудить планы по усовершенствованию каналов дистрибуции в нашем филиале в Швеции?
– Точно, точно, – улыбнулся Малуф, обнажая белые зубы, особенно сияющие на фоне темной бороды. – Лучше и не скажешь. Усовершенствование. И в Швеции тоже.
– Что вы хотите этим сказать? – напрягся Мильд.