Десантура-1942. В ледяном аду
Шрифт:
– Вижу.
– По ракете дергаем вправо туда. И по ней уже к деревне. Согласен?
– Все лучше, чем по полю…
Заборских не успел договорить.
Взлетела красная ракета.
И два батальона – первый и второй – поднялись в атаку.
Все – и рядовые бойцы, и командиры, и особисты, и политотдельцы.
Юрчик махнул рукой и помчался к высмотренной им неглубокой ложбинке. А немцы, ровно ждавшие ночных гостей, незамедлительно открыли бешеный огонь.
Трассеры пулеметных строчек зафшикали над десантниками, опускаясь все ниже и ниже. В ответ захлопали наши минометы.
Юрчик свалился в ложбину за мгновение до того, как по ее краю взбила белыми фонтанами густая очередь.
Не оглядываясь, помня о том, что лежать нельзя, он бросился вперед:
– За мной, бойцы! За Родину, ежтвойметь!
Некурящий и непьющий, мастер спорта по лыжам, он быстро оторвался от медлительного своего взвода.
Но не заметил этого. Впрочем, немцы тоже не видели его, лупя по плотной темной массе атакующих со всей своей фашистской яростью.
На мгновение он остановился перед невысоким, по пояс, забором. Перелазить через него на лыжах было затруднительно. Через это мгновение недолет нашей мины обрушил хлипкие деревяшки. Младший лейтенант бросился в пролом, крича что-то нечленораздельное.
С чердака ближайшей избы прицельно бил пулеметчик. Юрчик подобрался к дому, приноровился, от старания высунув кончик языка, метнул гранату. Звездец пулеметчику!
– Вперед, ребята! – тонко, захлебываясь, закричал он и выскочил зачем-то на деревенскую улицу.
Три вспышки выстрелов почти в упор ослепили его. Но немцы, оказывается, тоже люди. Не ожидали они лейтенанта и потому промазали. Млалей отскочил обратно, за занимавшуюся огнем избу. Затем высунул ствол автомата и не глядя, по памяти дал несколько коротких очередей. И только после этого краем глаза уловил за спиной какое-то движение. Со звериным вскриком он, как дикий кот, ловко обернулся и срезал еще одной очередью упавшего с чердака немца, зажимавшего руками уши. И только тут понял, что он тут один.
Грохот боя оглушал его, мешая сосредоточиться. Сбросив лыжи и утопая в снегу, он тогда побежал вокруг избы, собираясь то ли обойти немцев с фланга, то ли дать своему взводу сигнал. Но наткнулся за поворотом на какого-то десантника, уперевшись тому стволом в живот.
Тот согнулся от удара, тяжело застонав.
При свете разгорающихся пожаров Юрчик узнал в десантнике начальника строевого отдела бригады капитана Новокрещенова.
– Товарищ капитан? Ранены?
– Нет. Ослаб просто… Почему без штык-ножа? А если бы не я, а немец тут был бы?
И выстрелил три раза из пистолета за спину млалею.
На спину Юрчику навалилось что-то тяжелое и горячее.
Он упал плашмя в снег, сбрасывая с себя дергающийся труп только что живого немца.
Потом обернулся.
На них двоих бежал как минимум взвод немцев.
– Отходим, летеха, отходим! – закричал Новокрещенов, продолжая стрелять из «тэтэхи» по фрицам.
Они бросились обратно к залегшим под плотным огнем цепям бригады…
…Три раза поднимались в атаку десантники. И три раза немцы отбивали их. И сами поднимались в контратаки, сбивая зацепившихся за окраинные дома деревни красноармейцев…
Начинало светать. А бою не было конца. Заработали ледяные фланговые доты, не обнаруженные разведкой. А как их обнаружить? Холмик и холмик… Заснеженный… А вот сейчас из таких холмиков бьют немецкие пулеметы.
Юрчик же орал на свой взвод:
– Что, суки? Зассали за командиром? Я, сука, вам устрою, когда домой вернемся! Спать, сука, не дам, будем учиться работать!
Кроме слова «сука», он другие матерные слова еще не научился говорить…
Впрочем, его не слышали. Артиллерия из Демянска начала долбить по целям, которые давали немецкие корректировщики.
Тогда он встал в полный рост, машинально отряхнув колени от снега…
– За мной, ребята, ну… Пожалуйста, а?
С него тут же сбило шапку пулей. Он ойкнул и сел на снег. По лицу его потекла темная струйка…
– Да что же это мы, мужики… – растерянно крикнул сержант Заборских. – Десантники мы или погулять вышли?
И взвод, те, кто еще не был убит, или тяжело ранен, пошел вперед. А за ними поднялись и другие пацаны. Других взводов.
И в сером свете утреннего неба – да, да! – уже в сером, шел бой. Уже несколько часов, неубиваемые, поднимались и поднимались белые призраки страшных немцу русских лесов. Прав был великий Фридрих. Выстрели в русского, потом толкни. Иначе не упадет. И, на всякий случай, еще прикладом добавь. А все равно не помогает! Встают и снова идут на пулеметы.
Штык-ножи втыкались в шинели цвета фельдграу, маскхалаты окрашивались своей и чужой кровью, гранатные взрывы разрывали тела, выстрелы в упор расплескивали красную смерть по снегу, лопатки страшным звуком разрубали лица, пальцы ломали кадыки и выдавливали глаза.
И десантура победила!
По обеим деревенькам – маленьким, затерянным в лесной глуши России – раздавались одиночные выстрелы. Добро добивало зло…
Младший лейтенант сидел рядом с мертвым телом немецкого офицера, пытаясь стереть засохшую свою кровь с лица. Пуля выдрала кусок волос и кожи с головы да сбила шапку. Повезло! Комвзвода сидел и улыбался.
А вот комбату-два не повезло…
Жизнь медленно вытекала из двух ранений в живот, полученных еще в самом начале боя. Он, лежа в каком-то сарае, старательно царапал карандашом на клочке бумаги, вынутым из эбонитового медальона:
«Ирина, будь счастлива! Не моя вина, что не дожили, не долюбили. Целуй всех. Твой навеки. Алеша».
– Вань… Сунь подальше… – протянул он записку трясущейся рукой санитару.
– Да вытащим мы вас, Алексей Николаевич, товарищ капитан!
– Если что… Съешь, чтобы немцам не досталось…
– Сейчас, сейчас… Потерпите…
Ваня Мелехин сжимал здоровой рукой ладонь комбата. Вторую ему перебило осколком. Но все равно санитар прибил в рукопашной здоровенного немца и отобрал у него автомат. А сейчас сидел рядом с умирающим капитаном Струковым, понимая, что не вытащат его. Немцев-то они победили, а смерть-то нет…
– Вытащим, вытащим мы вас, товарищ капитан!
К комбату подбежал кто-то из командиров рот. Струков уже плохо различал лица, они плыли в каком-то тумане.
– Товарищ капитан. Тут нет никаких продскладов. Что делать?