Десантура разминается
Шрифт:
– Поднимай и двигай вперед, я прикрою с тыла!
С кейсом в руках и пистолетом с взведенным курком Петр двинулся вслед за Крафтом, который тащил безвольное тело худой, рано состарившейся женщины.
8
– Ну вот и тридцать второй, – произнес машинист, не слишком вежливо оборвав травившего анекдоты Гнедича. – Где твои-то?
– Пошли по нужде и застряли, – отозвался Гнедич. – А вот и они! – произнес он, увидев вернувшегося со стороны туалетов Петра.
– Притормозить или так спрыгнете? – спросил машинист.
– Притормози, – кивнул Гнедич. – Все равно на черепашьем
Машинист и в самом деле притормозил. Чуть ли не на целую минуту. Его помощник выглянул в окно, но увидел лишь три фигуры, исчезающие в утреннем тумане. Заметил он и то, как двое тащили что-то массивное, похожее на большой длинный мешок. Может, стянули чего?! Но в их локомотиве воровать-то нечего?! Впрочем, может, в тумане и показалось.
Вагин гнал машину на максимальном ходу. То есть выше ста километров в час. Благо утреннее шоссе было безлюдным.
– Пока поезд наберет скорость, доедет до конечной станции, пока кто-нибудь войдет в купе... У нас почти три часа, – кивнув на циферблат, проговорил Гнедич. – За это время мы должны успеть разговорить эту мадам. – Командир кивнул на упакованную в непромокаемый мешок Семенцову.
– А если, обнаружив трупы и пропажу Семенцовой, наркомафия свернет «Амнистию»? – спросил Петр.
– Не свернет! Операция слишком крупная, обратного хода нет! А вот изменить они попытаются многое и впопыхах наломают дров. Этим мы и воспользуемся! Но только после того, как узнаем, к кому и зачем ехала эта госпожа!
Некоторое время ехали молча. Тишину нарушил Петр, увесисто хлопнув притихшего и заметно побледневшего Крафта по плечу.
– Слушай, пацан, перестань мандраж гонять, – с оттенком неодобрения произнес Ручьев почти в самое ухо Крафта. – Я тоже не знал, что в ее личной охране баба. Упущение, можно сказать... Но если бы и знал, тогда что? У «власовцев» и полицаев тоже бабы были. Вешаться из-за этого, что ли?!
– Ладно, считай, проехали, – изобразил подобие улыбки лейтенант. – Не будем об этом больше.
– Правильно, – кивнул Петр.
– Все, приехали! – Вагин затормозил рядом с одноэтажной постройкой, обнесенной ветхим забором.
– Позавчера сняли у местного забулдыги, – пояснил командиру Крафт, – сказали, что на рыбалку вчетвером приедем.
– Хорошее место, – одобрил Гнедич, он же Шварц-младший.
Бесчувственную госпожу Семенцову отнесли в крайнюю комнату, самую темную, с маленьким зашторенным окном. Минут через восемь она уже должна будет самостоятельно прийти в себя, и Гнедич решил этого процесса не убыстрять. Он присел за не слишком чистый стол, стоявший у окна, достал купленную еще в аэропорте бутылку минеральной воды, сделал несколько глотков. Уфф, вот сейчас на несколько минут можно расслабиться... Обычно в такие минуты Гнедич представлял себе, как будто он, уже отставной немолодой полковник, рассказывает кому-нибудь историю своей жизни. И каждый раз слушатели были разные. То повзрослевшие дети и внуки, то молодой безымянный лейтенант, пришедший служить в спецразведку ВДВ, то какой-нибудь известный писатель или журналист. Сейчас ему представлялась беседа с одной известной журналисткой, которая частенько ездила по Чечне, зачастую по-дурацки совалась под пули, а потом писала хлесткие, ядовитые, однако по большей части справедливые статьи. Она никогда попусту не задевала солдат, младший и средний комсостав, но всегда беспощадно проезжалась по высшему генералитету. Журналистку эту Гнедич пару
– Почему вы воевали на стороне сербов? – спрашивала у Гнедича Лариса, выслушав историю его «балканской спецкомандировки».
– На стороне сербов нет наркомафии.
– И только?
– Да.
– Албанцы могли бы заплатить куда больше сербов. Профессионал вашего уровня стоит именно таких денег... Что вы думаете по этому поводу?
– Ничего.
– После Балкан вы продолжили командовать «карателями»?
– Да.
– А зачем вам столь зловещий знак? Вы симпатизировали нацистской Германии?
При этом вопросе в карих, выразительных глазах Ларисы появлялся охотничий азарт.
– Нет, нацистам ни я, ни мои ребята никогда не симпатизировали. А знак... Знак для устрашения. Ну и... в очередной раз запутываем след. Пусть считают, что убийства совершает некая нацистская организация.
– А вы не нацист?
– Какой же я нацист?! Сам я наполовину поляк, в отряде у меня были украинцы, армяне, черкесы... Был я дружен с одним ингушем-военврачом... Дурацкий разговор какой-то! Нашей стране объявлена нарковойна! А на войне, господа хорошие, как на войне!
– Откуда у вас это странное прозвище – Шварц-младший?
– Еще в роте прозвали, видимо, от отчества. Ну и по габаритам.
– Эдакий Шварценеггер сантиметров на пятнадцать пониже и килограммчиков на тридцать полегче?
При этом вопросе Лариса должна была кокетливо улыбнуться. И отставной полковник Гнедич, разумеется, тоже улыбнется в ответ:
– Это прозвище мне самому не очень нравится.
– А убивать людей... вам нравится? – после паузы, перестав улыбаться, спросит Лариса.
После этого вопроса Гнедич на некоторое время задумается, а потом уверенно произнесет:
– Нет.
– Итак, операция «Амнистия». Многоходовая, судя по всему, долгосрочная акция, – заговорит журналистка о дне сегодняшнем...
Полковнику Гнедичу останется лишь пожать плечами. Точнее, в будущем он должен будет знать об этой «Амнистии» все.
Воображаемую беседу с блондинкой-журналисткой прервал Петр:
– Командир, она пришла в себя. Начинать?
– Разумеется!
Мысленно попрощавшись со своим биографом – воображаемой Ларисой, – Гнедич последовал за Петром в комнату, отведенную для допроса.
– У меня нет времени! Будешь давить лыбу, тобой займется вот этот товарищ!
С этими словами Шварц-младший кивнул на Вагина, который выразительно вертел в своих ручищах толстую деревянную дубинку, отшлифованную и заостренную с одного конца.
– Он посадит тебя на кол, – пояснил Шварц-младший назначение заостренной дубинки.
Мадам Семенцова в ответ лишь фыркнула. Не то усмехнулась, не то презрение выразила... Похоже, просто не верила в подобный исход событий. Она вообще оказалась на редкость уверенной в себе. Видимо, считала, что, имея таких покровителей, ей вообще нечего бояться.