Destroyed. Падшие ангелы
Шрифт:
– Ни звука, иначе сдохнешь, поняла?
Я машинально киваю, не в силах осознать происходящее. Такое бывает лишь в фильмах, а в жизни эти жуткие слова прозвучали дико, гротескно.
Одной рукой продолжая держать оружие возле моей талии, другой, парень берет мою ладонь, сжимает, и подталкивает по направлению к выходу. Словно завороженная смотрю, как его сильная смуглая рука уверенно держит мою тонкую белую ладонь.
Он выводит меня на ночной воздух.
Слегка придя в себя, замечаю, что мы движемся к парковке.
– Куда мы? – мой голос тихий и тоненький, словно мышиный писк.
– Прокатимся, –
Глава 2
Руслан
В детстве мама никогда не читала мне сказки… Да что там, я и матери-то своей не помню. Знаю только, что она была.
Маленьких детей любят называть ангелочками, ну, тогда я с рождения был падшим ангелом… маленьким диким зверьком, злым, нелюдимым, бешеным.
Кажется, мать начала пропадать на долгие периоды, когда мне было всего четыре года. Смутно помню то время, совсем маленький был. Просто однажды мать сунула меня в машину и отвезла к бабке в деревню. Там я и рос лет до десяти, а мать изредка появлялась, но совсем чужой была, ни ласки, ни поцелуя. Не то чтобы я этого хотел, я тогда об этом даже не думал, не знал, что бывает по-другому. В моей жизни с бабкой были только ремень да крапива. Почти ежедневно, потому что хулиганом я был редкостным. Вечно что-то ломал, топтал огороды, и свой, и соседские, пугал скотину, лазал по крышам обветшавших домов, после чего требовался ремонт этим ветхим строениям. Бабка называла меня чертенком и клялась, что вот только приедет дочь, как тут же от меня избавится. Но мать приезжала, гладила меня по голове, потом ругала под пристальным надзором бабки, только что с листа не зачитывала мне заученные проповеди о поведении, а потом заваливалась спать. Могла три дня спать как убитая. Затем снова гладила меня по голове – и уезжала.
А потом бабка умерла, просто пошла на огород утром, да так и осталась в зарослях малины. Я как обычно пропадал в лесу, только там чувствуя себя свободным: ори, ломай, хоть кубарем по земле катайся, никто и слова не скажет, разве что на грибника наткнешься изредка, который обматерит, да и только. Я старался уходить в непроходимые, дальние части леса, как дикий звереныш лазил там, собирая ягоды, ломая ветки.
Смерть бабушки я принял спокойно, даже равнодушно. Видимо, не было во мне никакого сочувствия и любви изначально, в мать пошел… А может, в таком возрасте просто не понимаешь еще, что такое смерть, как она безвозвратна. Мать тоже на похоронах ни слезинки не пустила, стояла как замороженная, глаза мутные, нет в них ничего кроме пустоты. А наутро после похорон посадила меня в машину, ехали мы долго, кажется, больше суток… Один раз только сделали перерыв, остановились поспать в придорожной гостинице, мать дверь заперла и ключ в карман спрятала, знала, какой я бесенок… Только мне не до шалостей в тот момент было, я тревогу внутри себя ощущал сосущую, будто камнем на грудь давило. Накатило предчувствие чего-то плохого, не ремня или крапивы, а чего-то гораздо худшего…
Я не ошибся в своем предчувствии, мы миновали огромный город, снова захолустье, кривые дороги, закоулки, и вот мать останавливает машину у кособокого строения, то ли сарай, то ли гараж. Возле него уже стоит машина, блестящая, новенькая и такая красивая, аж дух захватывает. Пялюсь на это чудо, а мать за руку берет и тянет в гараж. Там, внутри, пятеро мужиков, довольно опасные на вид, все в наколках, один огромного роста и бородатый, на лешего похож. А в центре, на высоком стуле, будто царь, восседает седоватый мужик, взгляд которого словно ножом меня с головы до пят проходит.
– Ну, здорово, Светка. Привезла, значит, – голос седоватого неприятный, резкий, каркающий.
Мать кивает головой и толкает меня вперед.
– Подойди, пацан, не тушуйся, – подзывает меня «Царь»
– Я вздергиваю подбородок, а сам трясусь, вот-вот обоссусь от страха. Зачем мать привезла меня сюда, чего хочет?
– Значит так, пацан, теперь ты мой. Воспитывать тебя буду, шаловливый ты, говорят, больно, бабку родную, вона, в могилу свел… Правила объясню позже, а пока – прощайся с мамкой.
Мать подлетает ко мне со спины, стискивает в объятиях так, как не делала никогда. Мне неловко и больно, уворачиваюсь, а она жмется все крепче, целует затылок, прижимая меня спиной к своей груди. Чувствую, что-то мокрое течет сзади по шее, догадываюсь, что это ее слезы… Хочу обернуться, заглянуть ей в глаза, спросить, почему так поступает со мной, зачем отдает… Но мать отталкивает меня и убегает прочь. А я стою на дрожащих ногах и вопросительно вглядываюсь в лицо седого.
– Все, убежала мамка, пацан. Теперь ты взрослый, сказки кончились.
– П-почему? Зачем она ушла? – пищу жалобно.
– Продала тебя мамка. За дозу наркоты продала. Теперь ты мой. Будешь делать, что скажу, или сдохнешь. Мужика из тебя воспитаю. Ты не боись, я все по справедливости. Будешь полезен – в шоколаде искупаешься. Перечить надумаешь – в дерьме сгною…
***
Твердой, уверенной походкой прогуливаюсь по ресторанному залу. Смотрю им всем в глаза. Ненавижу. Дорогие костюмы, толстые кошельки, только вот душонки скудные, трусливые.
Повернув слегка голову, нахожу в толпе объект.
Злость накатывает волнами. Не думал, что так сложно будет находиться близко к врагу. Чувствую, что могу сорваться. Ненависть, подобно кислоте, разъедает все изнутри. До зуда в костяшках хочется приложиться к лощеному фэйсу Харченко. Сколько лет из меня несдержанность эту Бес выбивал. Сколько лет старик учил меня, что действовать нужно с холодным рассудком.
– Ты слишком горяч, слишком открыт для эмоций! Запомни, чувства – первый шаг к поражению, – звучит в голове его зловещий голос. Словно он где-то рядом. А я, снова маленький слабый пацан, жмусь, прячась от его ударов в угол кровати.
Жестокий подонок, но дело говорил. Только вот жизнь не смогла выбить из меня это дерьмо. Сколько раз попадался из-за своей вспыльчивости, из-за излишней агрессии. Сколько раз на пороге смерти стоял. Едва ли не в затылок дышала мне тварь с косой на плече. Только все никак не научит меня. Не могу измениться.
Сжимаю-разжимаю кулаки. Руки сами собой тянутся к поясу джинсов. До зуда в пальцах хочется почувствовать приятный холод моего верного друга. Всего одно движение руки. Взведенный курок, выстрел. Бах! И нет твари.