Десять баллов по бофорту (повести и рассказы)
Шрифт:
Выговорившись, Вася ушел, а Кирилл попытался представить себе кашалота, который сидел за дверью и закрывал хорошим людям визы.
Пока он убивал таким образом время, подошел его черед. Вступив за дверь, Кирилл понял, что экспансивный Вася все перепутал: никаких кашалотов в кабинете не было. За столом сидел самый обыкновенный человек. Без очков, без гроссбухов и, что очень удивило и озадачило Кирилла, совсем молодой. Своим видом он дискредитировал всех начальников отдела кадров, каких только знал Кирилл.
Однако юного администратора, видимо, нисколько не волновало то, как о нем думали. Он с деловым
— Что у тебя?
Как понял Кирилл, простота обращения здесь была в обычае, и это существенным образом меняло дело. Готовясь к разговору, Кирилл давно разработал тезисы, которые должны были бы убедить любого в необходимости направить его туда, куда он жаждет, но выходило, что мудрствовать лукаво не придется. Парень за столом производил впечатление человека быстрого на решения. Поэтому Кирилл не стал распространяться, а последовал совету Побережного.
— Помню, — сказал парень, — был такой разговор. Значит, на китобойцы хочешь?
— Хочу, — сказал Кирилл.
— Правильно, — одобрил парень. — Я сам два года плавал. Люди нам всегда нужны. Как ни крути, а текучесть здесь большая. Приходят, уходят. Чего скрывать: до черта таких, которые за длинным рублем сюда едут. Покрутятся, понюхают жареного — и линяют. А у нас работать надо. Вкалывать, чтобы кости трещали. А всякие выгоды — это уже вторичное. У тебя какие документы есть?
— Трудовая, паспорт. Военный билет еще.
— Добро. Договоримся так: оставь мне эти бумаженции и через недельку заглядывай. Можешь и шмотки сразу прихватить, чтобы не мотаться зря туда-сюда. Устраивает?
— Вполне, — сказал Кирилл.
— Тогда все. Привет Женьке. Как он?
— Нормально. Заикается чуть-чуть.
— Пройдет, — уверенно сказал парень. — Дмитрич собирается его летом на курорт отправить. На Камчатку. Там ключики горячие есть — от всех болезней. В общем, давай устраивай свои делишки — и милости просим.
По дороге в порт Кирилл зашел на почту и дал матери телеграмму. Подумал и написал письмо. Он просил мать не волноваться и обещал привезти ей амбры или, на худой конец, китового уса. А может, и скелет кита, если он влезет в чемодан. Кирилл знал, что мать, как всегда, расстроится, и ему хотелось хоть шутками поддержать ее.
На пирсе он сел на штабель желтых отсыревших досок и стал ждать катер.
Дул теплый ветер. Сильно пахло вешней сырой водой. Кирилл смотрел на море, умиротворенно плескавшееся вокруг. Оно ждало его, впереди, и ему еще нечего было вспоминать о нем. Здесь же, на этих ветреных и туманных островах, он оставлял частицу самого себя. Здесь оставался Побережный, их ворчун шеф, толстый пожилой человек, который, не раздумывая, мог прыгнуть за борт за мешком с газетами. Здесь оставался Женька. Неудавшийся студент, любитель всяких теорий, отчаянно смелый эпикуреец с желтыми, как зеницы льва, глазами.
Женька не прав. Нельзя сочинять себе биографию. Можно выбирать то или другое, но придумывать жизнь нельзя. И не комплексы гонят их из дому. Мир безграничен, по познаваем. И только через него можно познать самих себя. Это аксиома.
Все было как будто правильно, но что-то тревожило Кирилла. Какое-то беспокойство, как червяк, затаилось внутри. Ему должно было быть объяснение,
Кирилл медленно прошелся по пирсу. Вытащил сигарету. Остановился. Мысль, пришедшая ему в голову, была простой и все объясняющей: ему нельзя уходить в море. Во всяком случае, сейчас. По отношению к Женьке и Побережному это будет предательством. Полгода, всю жестокую курильскую зиму, они жили вместе. Возили почту. Тонули и замерзали. И сейчас, когда Женька еще не поправился и Побережный остался, по сути, один, он собирается дать тягу. Его, оказывается, больше всего интересуют киты. Моби Дики и Левиафаны! Он жить не может без них!
Кирилл смял сигарету, вытащил другую. А как же начальник отдела кадров? Документы, которые он сдал? Эх, да черт с ними, с документами! Он же на всех перекрестках кричит, что надо оставаться самим собой. Вот и оставайся самим собой, Кирилл Ануфриев, краснорубашечник! Оставайся! Китов всех не выловят, а начальник отдела кадров поймет, он, кажется, толковый малый…
Подошел катер. Кирилл прыгнул на палубу.
Быстро, как в тропиках, сгущалась темнота. Над морем загорались звезды. Поодиночке, парами, целыми скоплениями. Где-то среди них мчались над землей Гончие Псы.
Кирилл попробовал отыскать их. Но вид весеннего неба был неузнаваем. Мироздание меняло свой облик, и там, где должно было находиться созвездие, зияла черная пустота.
Наступала ночь сошествия Псов на Эттуланги, ночь, когда слабому лучше не ходить по этой земле.
1970 г.
ОДИН ДЕНЬ ИЮЛЯ
На рассвете капитана Фролова разбудил дежурный телефонист.
— Двадцать первый, товарищ капитан!
Позывной "двадцать первый" по кодовой таблице принадлежал командиру дивизии, он не мог звонить в такое время по пустякам, и Фролов поспешно подошел к аппарату.
— Восьмой слушает!
— Восьмой? — переспросили в трубке, и, против ожидания, Фролов услышал голос начальника штаба: — Срочно явитесь в штаб, восьмой! Повторяю: восьмому срочно прибыть в штаб!..
Резкий щелчок мембраны обозначил конец разговора.
Фролов положил трубку и, нагибаясь за сапогами, бросил через плечо:
— Морозова ко мне!
Положение командира отдельной батареи реактивных минометов резерва Главного командования обязывало Фролова ходить только с сопровождающим, и он во всех случаях, когда ему приходилось покидать батарею, брал с собой сержанта Морозова из разведвзвода. Сейчас Морозов спал в своем блиндаже, и телефонист как заведенный накручивал ручку телефона, дозваниваясь до разведчиков.
Обувшись и перепоясавшись ремнем, Фролов снял висевший над нарами автомат — он предпочитал его любому другому оружию, проверил, полностью ли набит диск, и снова вставил его на место, несильно, но точно ударив по нему ладонью.