Десять городов (Сказки со стихами)
Шрифт:
– Мы покорены...
– Поздравляем...
– Вы гений!
– Пожалуйста, интервью...
– Разрешите снимочек... Прошу вас улыбнитесь. Благодарю.
Издатели и продюсеры совали ему контракты и пухлые пачки банкнот.
– Я хотел бы приобрести у вас исключительное право на издание ваших романов.
– Вы должны снимать фильмы только для меня!
Наконец-то до Освальдо дошло: он стал единоличным победителем Большого Конкурса, и эта неожиданная петля, душившая его, была успехом. Но что они, сумасшедшие? Неужели не поняли, что он хотел посмеяться над ними, только и всего?
– Вон!
– взорвался он, пытаясь вырваться из плотного кольца неожиданных обожателей.
– Не нужно мне вашего успеха!
Как ни странно, гнев Освальдо вызвал всеобщее восхищение:
– Какая скромность!
– Он равнодушен к успеху!
– Он знает толк в рекламе! Мы обнародуем его слова - они произведут на людей огромное впечатление.
– Да при чем тут скромность, я серьезно говорю!
– старался перекричать незваных гостей Освальдо.
– Убирайтесь все вон, все до единого!
– Настоящий художник - экзальтированный, нервный! Именно такими народ представляет себе своих любимцев.
К тому времени, когда Освальдо остался наконец один, из ротационных машин уже хлынул поток экстренных выпусков газет:
"Успех запечатлевает поцелуй на челе великого новатора! На горизонте искусства взошла новая сверхзвезда! Триумфальная победа Освальдо в Большом Конкурсе!"
Никогда еще этот город не знал более заразительной моды. Молодежь кулаками прокладывала себе путь в залы, где исполнялась его беззвучная музыка, втридорога покупала у спекулянтов билеты в дансинги, где можно было потанцевать его "недвиже". В кинотеатрах яблоку негде было упасть, за место перед телевизором буквально дрались: пустой экран быстро завоевал сердца кино- и телезрителей. Книги с белыми сплошь страницами были нарасхват, торговцы картинами покупали по астрономическим ценам девственные холсты Освальдо. Все это было модным, а как известно, нет ничего страшнее, чем отстать от моды.
Газеты и журналы писали только об Освальдо и печатали только его портреты (в честь всеобщего любимца кто-то изобрел бело-белую фотографию). Любуясь белыми прямоугольниками в газетах, люди вздыхали:
– Какой красавчик! Какой талант!
Освальдо не знал ни минуты покоя. На улице ему не давали прохода: одни просили автограф, другие норовили оторвать пуговицу для своей коллекции, третьим хотелось дотронуться до него. Дома беднягу осаждали журналисты, продюсеры, издатели в надежде на новые интервью, книги, фильмы, холсты. Не переставая звонил телефон. Почтальон доставлял горы писем от девушек, мечтающих выйти за него замуж.
Чтобы удовлетворить спрос на автографы, один из продюсеров придумал гениальную вещь - посылать желающим чистые листочки бумаги.
– Неписаный автограф Освальдо! Какая прелесть!
– Счастливые обладатели невидимого автографа берегли его ничуть не меньше, чем берегли бы чек на миллион лир.
Бедный Освальдо! Он больше не мог жить в этом городе - в этом сумасшедшем доме. Он объяснял всем, что не имеет ни малейшего отношения к искусству, что хотел посмеяться над доверчивыми рабами моды, но ему никто не верил. Кончилось тем, что он стал разгонять поклонников пинками, после чего счастливые поклонники бегали по городу и кричали:
– Смотрите, смотрите! Сюда я получил пинок от Освальдо!
Нет, хватит с него! Он не хотел участвовать в этом массовом надувательстве. Зачем ему успех? Всей душой он мечтал об одном - чтобы его оставили в покое.
И вот однажды ночью он незаметно выбрался из дома, точно вор. На улицах не было ни души. Он шел, не останавливаясь, до тех пор, пока не оказался далеко за городом - на высокой горе. Ноги его больше не будет среди этих безумцев! Он не желает, чтобы эпидемия успеха распространилась и на него. Лучше жить в полном одиночестве и никогда больше не слушать радио, не смотреть телевизора, не брать в руки газет и журналов!
"Вот теперь мой дом, - подумал он, увидев небольшую пещеру. Здесь меня никто не найдет!"
Ранним утром он вышел из своего нового жилища и сладко потянулся. Над ним простиралось чистое, без единого облачка, небо, весело порхали птицы. Лаская слух, мягко шелестели кроны деревьев. Неподалеку журчал ручеек. Все было настоящим, от всего веяло поэзией - поэзией природы.
– Ах, какая прелесть!
– сказал он, возвращая этим словам их истинный смысл.
– Ах, какая прелесть!
– откликнулось громогласное эхо, заставив его содрогнуться.
Эхо? Как бы не так! То был хор, а не эхо. Из пещер, из-за кустов, из-за каждого камня на него смотрели восхищенные глаза, и лес поднятых рук посылал ему воздушные поцелуи. Сверху донизу гора была усеяна людьми: обнаружив бегство Освальдо, все население города тайно последовало за ним.
– Какая прелесть новая мода!
– восторгались и стар и млад.
– Какая прелесть жить отшельниками вместе с тобой! Какая прелесть этот Освальдо!
Люди подходили к нему все ближе, пожирая его влюбленными глазами. Кто-то набрался смелости и попросил у Освальдо автограф ("Ура! Первый автограф отшельника!"), еще кто-то оторвал у него пуговицу. Сквозь толпу протиснулся журналист с блокнотом в руке:
– Вы не поделитесь с читателями первыми впечатлениями жизни в уединении?
Люди, напирая все сильнее, подогревали друг друга темпераментными восклицаниями:
– Не спускайте с него глаз! Мы должны делать то же, что и он!
– Это последний крик моды!
– Какая прелесть!
У Освальдо подкосились ноги. Ничего не видя сквозь слезы отчаяния, он молча опустился на камень.
СОЛДАФОНИЯ
Когда я вырасту, я буду военным
В цивилизованных городах, таких, например, как Поэтония, Архитектория, Рафаэлия, если ребенок с утра до вечера бегает по двору с игрушечным автоматом и - тра-та-та-та-та - целится в кошек, собак, людей, его ведут в кино.
– Тебе нравится война?
– спрашивает отец.
– В таком случае посмотри этот фильм.
В зале гаснет свет - и начинается документальный фильм о Солдафонии, городе, где у власти стоит военная хунта и где слово "мир" равносильно ругательству.
Первые кадры запечатлели общий вид города. На каждом шагу огромные казармы. Светает. Звучит утренняя зоря. А вот и торжественный подъем флага.
Улицы заполняются людьми. На всех - мундиры: мундир рабочего, школьника, чиновника, сестры милосердия. Самая почетная форма военная. Встречаясь, люди отдают друг другу честь, и руки так и мелькают вверх-вниз, словно их дергают за ниточку. Трижды в день под музыку военного оркестра по городу проносят знамя, и тогда в действие приходят сразу все ниточки и люди вытягиваются по стойке "смирно".