Десять тысяч американских долларов
Шрифт:
Крики боли и стоны раненных звучали в возникшей тишине, когда бандиты, прекратив огонь, стали врываться в дома. Эль Матадор вытащил ведро, полное воды, и погрузил в него лицо, с наслаждением глотая свежую, чистую воду. В то же время он следил поверх деревянного ободка за происходящим.
Из одной двери выскочил обнаженный человек. Ему вслед прогремел выстрел, но пуля пролетела над головой беглеца. Не отрываясь, Эль Матадор расстегнул кобуру, достал кольт и выстрелил. Человек, взмахнув руками, упал на землю.
Напившись, Матадор швырнул ведро в колодец, медленно повернулся на каблуках, рассматривая уцелевших,
Описав полный круг, Матадор сделал еще полкруга и уставился на высокую женщину. На вид ей можно было дать лет шестнадцать. Ее прекрасное лицо обрамляли чудесные черные волосы, но на правой щеке багровел безобразный свежий шрам.
Широкими шагами Эль Матадор подошел к девушке вплотную, и чуть ли не уперся лицом в ее выступающую под ночной рубашкой грудь. Она смотрела на него сверху вниз. Отойдя на шаг назад, Матадор концом хлыста задрал подол рубашки и с похотливым интересом принялся изучать ее тело. Ноги девушки дрожали от страха.
— Как тебя зовут, девочка? — спросил он.
— Мария, — еле слышно ответила она.
— Красивое имя и вполне тебе подходит. Вот только шрам… Кто тебя так?
Мария взглянула налево, где стоял ее отец. Бессильная ярость искажала его красивое лицо.
— Я сделал это, чтобы она не прельщала таких свиней, как ты…
— Твое имя?
— Филиппе Маноле.
Матадор направил мушкетон на мужчину, и выстрел слился с отчаянным женским криком.
— Мой сын, Филиппе! Ты убил его!..
Матадор обернулся.
— Очень жаль, но я привык убивать тех, чьи поступки мне не нравятся. Заряд картечи почти разорвал тело Маноле.
Тут же Матадор сорвал рубашку с девушки, и это послужило сигналом.
Первыми жертвами стали мужчины, дети и старухи. Затем бандиты накинулись на девушек, разрывая одежду и заваливая их на землю. Некоторые из девушек кричали и сопротивлялись, но немало было и таких, которые подчинялись, надеясь спасти свою жизнь. К тому же, жестокие удары быстро положили конец любому сопротивлению, и бандиты, которые дожидались своей очереди, ободряюще покрикивали тем, кто оказался быстрее.
Неожиданно из-за домов показался один из жителей деревни. Его левая рука, простреленная у плеча, беспомощно висела, но в правой он держал тяжелое ружье. Он окинул взглядом площадь и увидел дочь, к которой приставал очередной бандит. Он понимал, что успеет выстрелить только однажды, и нажимая курок, молился, чтобы пуля попала его дочери в голову. Молитва его была услышана. Через мгновение под градом пуль пал и он сам.
Спустя некоторое время, жажда крови взяла верх. Эль Матадор подал пример, выстрелив в Марию с двух рук, пробив пулями каждую из ее молодых упругих грудей. Торрес перерезал горло своей девушке, а Мигель саблей стал рубить живот другой. Остальные принялись разряжать магазины своих револьверов в распростертые обнаженные тела.
Истерическое возбуждение схлынуло. Наступившая тишина привела бандитов в оцепенение. Вид площади, усеянной трупами, начал угнетать даже самых бесчувственных. Эль Матадор пришел в себя раньше других.
— Всем искать еду и текилу! — закричал он. — Едем в Хойос. Поиски и беспорядочное хождение ослабило ужас совершенного. Бандиты разошлись в хижины, теперь оттуда доносились звуки торопливых поисков и возгласы разочарования. Вскоре Эль Матадор, наблюдавший за всем от колодца, понял, что добыча будет ничтожной. Только четверо из банды, обыскавшие деревенскую таверну, вернулись, нагруженные бутылями с текилой и красным вином.
Тем временем с чердака одного из сараев Луис Элвис смотрел сквозь щель на площадь. Его глаза возбужденно сияли, губы кривились в довольной усмешке.
Этот чердак был его прибежищем уже много лет, с тех пор, как он пришел в Сан Мариас. В сарае пахло сеном, навозом и запахом самого Луиса. Чем старше он становился, тем меньше обращал внимание на свой запах. А Луис был очень стар. Насколько он помнил, ему было около семидесяти. Свои дни он проводил в сарае или в таверне, где зарабатывал жалкие гроши и еду тем, что подметал пол. Он был невысок, тщедушен, со сморщенным, сгоревшим на солнце лицом. Маленькие глазки и безвольный рот придавали ему туповатый вид, но на диво черная и густая челка свидетельствовала, что не всегда он был таким.
Он оживлялся только тогда, когда вспоминал свою молодость. Но для этого требовался хороший толчок. Нападение на Сан Мариас оказалось подходящим средством. Он вспомнил, что и сам когда-то был участником подобных набегов.
С самого начала он не упускал ни малейших деталей. Его восхищение Эль Матадором не знало границ. В свое время Луис разбойничал со многими бандами, но никогда еще он видел такой четкой организации преступления и такого пренебрежения к человеческой жизни.
И лишь когда лошади были навьючены едой и выпивкой, бандиты сделали что-то не так. На лице старика появилось еще больше морщин, и он погрузился в воспоминания, пытаясь понять, что же ему не нравится.
Внезапно Матадор, возглавлявший колонну, размашистым жестом сорвал сомбреро и, поклонившись площади, устланной мертвыми телами, провозгласил:
— Эль Матадор благодарит жителей Сан Мариас за оказанное ему гостеприимство!
— В особенности здешних сеньорит за их любовь! — подхватил Мигель. За этими издевательскими словами грянул взрыв грубого хохота, который слился с цоканьем конских копыт.
За ускакавшими еще долго виднелось облако пыли. Банда по-прежнему направлялась на юг.
Когда пыль улеглась, Луис поднялся на ноги и по лестнице спустился вниз. Двигаться быстро ему мешал возраст. Приоткрыв дверь сарая, он бросил взгляд наружу и, выждав немного, вышел.
Возбуждение снова охватило его. Он удовлетворенно хмыкнул, заметив среди мертвецов хозяина, недоплачивающего ему за работу, затем пнул ногой одну уродливую женщину, которая издевалась над ним, предлагая ему еду. Но когда Луис остановился возле изрубленного трупа молоденькой девушки, в нем шевельнулась жалость. Накрыв ее грудь костлявой ладонью, он ощутил дряблость смерти. Продолжая обход, он нашел недопитую бандитами бутылку с текилой. Он присел спиной к стене и глотнул. Он, Луис Элвис, остался единственным жителем Сан Мариаса. Он задрожал от этой мысли, затем сплюнул, и вдруг его физиономию искривила старческая усмешка.