Десятый круг ада
Шрифт:
В лучшем положении, по мнению Штайница, находились японские бактериологи из Управления водоснабжения и профилактики Квантунской армии и Иппоэпизоотического управления Квантунской армии, располагающие для опытов сверхмощным отравляющим веществом, получаемым из рыб семейства кузовковых. Он вычитал, что фугу — так японцы называют эту рыбу — обладает удивительной способностью вырабатывать самый сильный в мире яд нервно-паралитического действия, превосходящий по токсичности кураре в сто пятьдесят тысяч раз. И, как ни странно, население Страны восходящего солнца потребляет эту смертоносную рыбу, считая ее лучшим деликатесом в мире. Фугу приготавливают по особому рецепту, известному лишь немногим поварам. К тому же подают ее посетителям в очень немногих ресторанах, имеющих на то специальное разрешение властей. Блюдо из фугу вызывает приятное опьянение и служит, видимо, японцам своеобразным опиумом.
О таком ОВ и мечтал Штайниц. Во всяком случае, руководитель бактериологического центра был намерен выжать из гениального химика-органика Шмидта все возможное и невозможное, после чего тот мог бы до последних дней жизни безмятежно качаться в своем излюбленном кресле-качалке и дышать чистым горным воздухом где-нибудь на юге Германии. Профессор ему попросту будет не нужен. Но… Штайницу нужна его дочь. Если вначале он усиленно ухаживал за ней из расчета оказать необходимое давление через любимую дочь на строптивого отца, то теперь почувствовал, что серьезно увлекся Региной. Молодая, красивая, полная задора, темперамента и оптимизма фрейлейн не шла ни в какое сравнение с его расплывшейся от полноты, медлительной и недалекой женой фрау Эльзой. К тому же профессорская дочка явно симпатизирует ему, предпочитая беседу с ним болтовне с пустыми, кичливыми молодыми офицерами.
13
Неожиданная встреча с полковником Краузе встревожила Циммермана. Оказывается, ему еще не доверяют, за ним неотступно следят, устраивают хитроумные проверки. Все это дело рук Грюндлера. Мысленно Генрих проанализировал свое поведение в Шварцвальде: кажется, нигде он не допустил промашки. Жестокое обращение начальника спецотряда с подчиненными известно всем. С командиром охраны унтершарфюрером Кампсом Циммерман чуть ли не приятель. Подполковник Рюдель им очень доволен, доверяет ему. После встречи с Краузе оберштурмбанфюрер Грюндлер, видимо, оставит его в покое. Никак только Генрих не мог найти подход к начальнику концлагеря. А сблизиться с ним просто необходимо; ведь от него в заключительной стадии операции может многое зависеть. Баремдикер пренебрежительно относился не к одному Циммерману, но и ко всем тем, включая своих помощников, кто рангом ниже его. Зато в обращении с равными себе, не говоря уже о начальниках, он был сама деликатность, становился вежливым и дружелюбным. Ох и трудно же будет Генриху подобрать ключи к оберштурмфюреру!
Рабочий день Циммермана проходил по раз и навсегда заведенному графику. На стройплощадке он первым делом заходил в брикетировочную мастерскую и затем шел на участки. Всякий раз придирчиво приглядывался к здоровому на вид Лыковскому, но тот трудился на совесть, ни в чем не отставая от других. Кажется, и сейчас его лопата мелькает в воздухе? Но нет, что-то не видно приземистой фигуры Лыковского. Да вон же он! Сидит в сторонке, держит травинку во рту, отдыхает.
Генрих улыбнулся. «Наконец-то я засек этого гада!» В три прыжка он неожиданно очутился на бруствере котлована, глаза его горели гневом
— Почему сидишь, скотина?
Лыковского мигом сдуло с места.
— Да присел было, — начал он оправдываться, но Циммерман не дал ему говорить.
— Лодырничаешь, собака? Не хочешь работать на великую Германию? Саботируешь приказ фюрера!..
Лыковский, ошеломленный бранью Циммермана, жадно, точно выброшенная из воды на берег рыба, ловил воздух, силясь что-либо произнести в свое оправдание.
— Я же… Ведь я…
— Молчать, русская свинья! — заорал Циммерман. — Сотник, ко мне!
Лукашонок появился словно из-под земли. Рабочие прекратили рыть котлован, с любопытством и страхом наблюдая за происходящим.
— Что случилось, господин начальник? — спросил озабоченный Лукашонок.
Циммерман уперся указательным пальцем в грудь Лыковского:
— Восемьдесят девятый нарушил распорядок дня. Сел отдыхать…
— Всего одну минутку, — начал было Лыковский.
— Когда говорит начальник, рабочий должен молчать, — перебил его Лукашонок.
Циммерман одобрительно кивнул сотнику.
— Привык у Советов лодырничать. Здесь Германия! Здесь надо работать и работать! — прокричал он. — Сотник, всыпьте восемьдесят девятому десять розг!
— За что же, господин начальник? — всем корпусом подался вперед растерявшийся Лыковский.
— Сотник, пятнадцать розг! — взвизгнул Циммерман. — А вы что уставились, лентяи? — обернулся он к рабочим. — За работу! За работу! За работу!
Генрих стремглав выскочил из котлована и быстро зашагал прочь. Сзади услышал неясные приглушенные голоса: должно быть, рабочие честили его на чем свет стоит. Увидел явившегося на стройплощадку командира строительной бригады, побежал к нему с докладом.
— Не надо рапортовать, — небрежным движением руки остановил его Рюдель.
— Я хотел лишь сказать, что наказал одного лодыря…
— Правильно сделали, Циммерман.
Генрих заметил, что с лица подполковника не сходит довольная улыбка. Видимо, высокое начальство похвалило его. Еще больше Генрих удивился, когда Рюдель вдруг покровительственно похлопал его по плечу.
— Мне нравится, как вы работаете, Циммерман! В Берлине — тоже нравится…
Генрих по привычке вытянулся.
— Стараюсь для великой Германии, герр подполковник! И лично для вас!
Рюдель хозяйским взглядом окинул стройплощадку и заторопился в штаб.
— Вечером, Циммерман, постройте мне своих славян, — многозначительно произнес он. — Я хочу говорить с рабочими.
— Яволь, герр подполковник!
Перед ужином Генрих построил на плацу у столовой весь спецотряд и зашел в контору, где ожидал его приехавший на машине Рюдель. Усталые рабочие, выстроившиеся по сотням, гадали о причине столь поспешного построения, перешептываясь друг с другом. Из конторы вышли командир строительной бригады и Циммерман; разговор сразу же прекратился. Подполковник размашисто шагал впереди. Начальник спецотряда следовал за ним на почтительном расстоянии, как и подобает подчиненному.
— Рабочие! — остановился перед застывшим строем Рюдель. — Фюрер высочайше соблаговолил оценить самоотверженный труд вашего начальника господина Циммермана, внесшего достойный вклад в укрепление могущества германского государства. За эти заслуги фюрер милостиво присваивает господину Циммерману офицерское звание…
Он повернулся к покрасневшему от неожиданного радостного известия Генриху и крепко пожал его руку. По рядам рабочих пронесся глухой ропот. Каждому становилось ясно: теперь от Циммермана совсем не будет житья. Уж если он раньше драл с рабочих три шкуры, то сейчас, оплачивая офицерский мундир рейха, спустит с них все семь.