Десятый самозванец
Шрифт:
Бандиты, которые больше не хотели ни мстить, ни грабить, мрачно поглядывая на ускользнувшую добычу, занялись телом своего друга. Увидев, что тот мертв, перекрестились и скороговоркой прочитали «Аве». Потом осмотрели его карманы, сняли оружие, а тело бросили в желтую воду.
Грабители издалека погрозили Тимофею кулаком, но ближе подойти не рискнули. Тот хотел было им сказать: «Сукины дети», но решил, что не поймут. Пока вспоминал, что по-итальянски это будет примерно так: «Бамбино де путано!», пролетарии куда-то делись. Возможно, искать более покладистую жертву или идти молиться за душу безвременно почившего собрата…
«Так вот, стало быть, тут и живут!» — подумал Тимофей, уходя от опасного места и поняв, что до встречи с синьорой Олимпией осталось всего ничего. Еще он подумал, что нынешние итальянцы (те же разбойники, скажем) не читали историю Рима. А коли б читали, то помнили бы о братьях Горациях и Куриациях. [57]
Тимофей долго стучал железным кольцом по двери палаццо. Наконец на уровне глаз открылась маленькая дверца. В ней, однако, была еще и решетка, потому Тимофей не увидел, кто там есть.
— Джованни, князь Каразейский, к синьоре Олимпии, — сообщил Тимофей в смотровое окошечко.
Там молчали, видимо, рассматривали его физиономию. Потом дверь так резко дернулась внутрь, что Акундинов, не убравший руки с кольца, едва не упал… Сдержав возглас, который бы сразу выдал в нем русского, Тимофей вошел в просторную, но какую-то необихоженную прихожую (как там она у итальянцев-то называется?), где в одном углу стояла статуя голой женщины, не иначе — какой-нибудь языческой богини, а в другом — огромное, во весь рост распятие.
Слуга синьоры, дородный малый в черном камзоле с потертым геральдическим щитом на груди и синих штанах, указал ему на мраморную лестницу, идущую вверх:
— Прошу вас.
Тимофей в сопровождении слуги поднялся по лестнице, прошел длинным коридором, куда выходило множество дверей, и открыл одну из них. Там располагалась мрачноватая комната — ни дать ни взять, передняя какого-нибудь средней руки чиновника. У чиновника рангом повыше тут обязательно был бы еще стол, за которым восседал бы важный секретарь, а в углу торчал бы шкаф, разбухший от бумаг, а то и сундук с перекошенной крышкой… Здесь же можно было увидеть только разнокалиберные стулья, табуреты и скамеечки.
Слуга оценивающе посмотрел на гостя. Акундинов, присмотревшись к мебели, сел на тот из стульев, который казался ему самым «главным».
— Тысяча извинений, синьор, но это — герцогский стул, — осмелился сделать замечание слуга и даже сделал шаг по направлению к гостю.
— Я — князь, — веско ответил Тимоха. — А ежели тебе что-то не по нраву, так вмиг получишь в морду!
По-итальянски фраза прозвучала не так убедительно, как могла бы звучать по-русски. Да и языком-то этим Тимофей занимался не больше чем с полгода. Еще хорошо, что латынь, которую он не совсем забыл, хоть и немного, но походила на «итальяно».
— Это — герцогский стул, — повторил слуга, подхватывая его под локоть.
Может, если не было бы встречи с римскими грабителями, то Тимофей был бы более вежлив. А тут какая-то фря его, наследника русского трона, с драного стула сгоняет!
— Ах ты, скотина гребаная! Мать твою, порка мадонна! — вскипел Тимофей, вскакивая со стула. И, не обращая внимания на то, что малый был на полголовы выше его, безо всяких ухищрений врезал по сопатке.
А парень-то не привык к такому обращению! Вот и ладненько! Может, у них, в италиях, положено нерадивому слуге затрещину отвешивать, или по-бабьи, пощечину… Войдя в азарт, Тимофей стукнул парня еще раз, потом — еще. А тот, вжавшись в угол, даже и не сопротивлялся, а лишь пытался закрывать лицо руками и все повторял что-то. Такого даже и бить-то противно. Ну никакого удовольствия.
— Браво, синьор, — раздался тут женский голос.
Олимпия, как оказалось, наблюдала за неприятной сценой…
— Простите, — виновато потупился Тимофей, поднимая слугу, заливавшегося слезами.
— Что вы, синьор, — спокойно ответила госпожа. — Сколько угодно! — Потом, обернувшись к слуге, приказала: — Ступайте, Бальтазар, да приведите себя в порядок. Надеюсь, вам это послужит хорошим уроком! Впредь связывайтесь только с теми, кто вас боится.
— Хороший слуга, — бросила она в спину уходящего Бальтазара, — только привык, что его боятся даже потомки патрициев. А тут налетел на русского варвара…
— Еще раз простите, прекрасная синьора! — принялся раскланиваться Акундинов, пропуская мимо ушей слово «варвар».
— Ах, бросьте, — отмахнулась Олимпия, проведя гостя уже в кабинет и указывая ему на кресло. — Возможно, лет сорок назад я и была недурна собой, а сейчас…
Действительно, сейчас перед ним была немолодая женщина. Впалые щеки, заострившиеся черты лица, морщины. Уцелевшие зубы были изрядно пожелтевшими, а там, где их уже не было, был хорошо заметен воск. Ну а если снять с синьоры пышное платье да нарядить в лохмотья, то получится настоящая Баба-яга. Но, как заметил Тимофей, у старушенции оставалась очень добрая улыбка, за которую ей можно простить остальное страхолюдство. И если судить только по улыбке, то когда-то, лет сто назад, она могла кружить головы! Ну и если с ней до сих пор считаются и папа, и кардиналы, то, значит, помимо красоты есть у нее и еще что-то… Вот и кабинет совсем даже не женский… Тут тебе и стол, заваленный бумагами, и шкап, уставленный книгами в коже, которые были украшены золотом. И главное, что не было зеркала. Никакого!
— Что же, дорогой синьор Джованни, расскажите мне — что привело вас к старой и уродливой женщине?
— Ах, синьора, — хмыкнул Тимофей, откидываясь на спинку стула. — С некоторых пор я очень боюсь делать комплименты женщинам.
— Что же так? — откровенно удивилась синьора Олимпия.
— В каждой стране — свои нравы, своя красота…
— Вы повидали много стран? — заинтересовалась Папесса. — Расскажите, синьор Карам… Кармазей… — сбилась женщина, не сумев выговорить мудреную фамилию.
— О, — совсем по-итальянски вскинул Тимоха руки, — это было бы слишком долго. А коротко — так не стоит и рассказывать.
— Что же, синьор, — улыбнулась Олимпия. — Расскажите мне о Рос-с-сии (опять с трудом выговорила она мудреное слово). Я, к стыду своему, ничего о ней не знаю. Слышала только, что там всегда лежит снег. Кажется — это где-то в Китае?
Тимофей за последние годы устал возмущаться и удивляться несуразице, что плели о его родине.
— Нет, синьора, Китай от России подальше. А мы аккурат сразу же после Польши будем, если от Европы смотреть. Страна — большая. За то время, что по России до Китая ехать, — дней тридцать нужно. Зимой холодно бывает. Ну а летом — все как у всех. Цветы растут, ягоды…