Детдом
Шрифт:
– Вот что, пацан, бери-ка ты сейчас свои шмотки и пошли ко мне наверх.
Кай спокойно подчинился. Выходя, он на мгновение встретился взглядом с Владимиром. «Ох, и ни черта же себе!» – подумали большинство присутствующих. Анжелика, Олег и один из белорусов-шабашников (окончивший в юности философский факультет Минского университета) подумали о мифологемах и архетипах.
Старший белорус с той же хозяйской решительностью вытолкал из комнаты всех остальных и закрыл дверь, сам оставшись внутри.
– Одевайся, девонька, –
– Тебя Олюшкой звать? – спросил мужчина и, не дождавшись ответа, добавил. – У меня доча чуть постарше тебя будет. Тоже надурила немало… Ты-то с этим пошла, чтоб тому доказать, так?
– Да. Нет, – сказала Ольга за его спиной.
– Вот, – усмехнулся белорус. – И говорите мне после этого, что бабы не дуры, а такие же умные, как мужики. Поди-ка сюда.
Ольга, уже полностью одетая, подошла к нему.
– Вы что, правда все детдомовские? – спросил белорус, снизу вверх глядя на девушку. Ольга молча кивнула.
– Эка как! – крякнул дядька, за руку притянул девушку к себе, усадил на колени и долго качал, что-то негромко напевая по-белорусски. Ольга тихо и расслабленно плакала.
Глава 9
Настя Зоннершайн опиралась локтем на подголовник дивана и длинными пальцами держала собственный слабый подбородок, как купчихи с картин Кустодиева – чашку с горячим чаем.
– Если бы я стала венчаться, никогда – в белом, – сказала она.
– Отчего же, Настя? – заинтересованно спросил Олег. – В белом, это – традиционно.
– Не хочу, – флегматично ответила девушка. – Цвет операционных комнат, скользкий цвет. Ничего нет или ничего не стало.
– Вы имеете в виду: в белом – непроявленность или развоплощенность? А как же, белый – символ чистоты? Цвет снега?
– Да плевала я на такую чистоту… Ой… Я хотела сказать, что где-то слышала: чукчи или кто там на севере живет, никогда не скажет – снег белый, у них там слов двадцать обозначают оттенки. Вы, Олег, разве видели когда белый снег?
– Пожалуй, нет. Но – что же вы, Настя, предпочитаете?
– Я бы выходила замуж в розовом. Такой, знаете, хороший, насыщенный цвет, когда у маленьких лопоухих мальчишек солнце сквозь уши просвечивает…
– Чудесно! Чудесно, Настя! – ласково засмеялся Олег. – Я сам в детстве был ужасно лопоухим. В младшей школе меня даже дразнили. Потом это как-то куда-то делось…
– Значит, у вашего сына будут такие же уши, – сказала Настя. – Он пойдет весной в школу по лужам. Коричневый ранец, желтое солнце в колючих слепящих иглах, и розовые уши.
Олег несколько раз сжал и снова разжал кулаки.
– Увы, Настя! У меня есть дочь Антонина, а Кай достался мне подростком, и сейчас он уже совсем взрослый… У меня не будет…
– Отчего
– Вы, Настя, всегда так живете, минуя всяческие препятствия, и сразу же переходя к сути? – спросил Олег, помолчав время, достаточное, по его мнению, для того, чтобы вызвать смущение девушки. Настя осталась спокойной и сосредоточенной.
– Конечно, я давно поняла, что иначе мне никак, – кивнула она. – Я же глупа, вы разве не заметили?
– Вы изумительно талантливы, – Олег кинул взгляд на разбросанные повсюду рисунки. Трудно было принять слова девушки за что-нибудь, кроме кокетства. Но Настя не кокетничала, и от четкого осознания этого факта у Олега возникло странное ознобное чувство, шнуром протянувшееся от макушки вниз, вдоль позвоночника. Поклонники восточных идей, несомненно, связали бы это ощущение с системой чакр.
– Да, и это тоже, – легко согласилась женщина. – Вам, Олег, мешает что-нибудь из двух? Что больше? Я могла бы постараться, если надо… Другие же притворяются как-то!
– Ради бога, Настя, только не надо притворяться!
– Отлично! Я так и думала, что вы скажете. Это всегда только еще больше запутывает. Как люди умудряются тогда договориться, я вообще не понимаю…
– По большей части, так и не могут, – вздохнул Олег. – Живут, не договорившись, или, наоборот, расстаются. Настя, Настя… Вы изумительны и увесисты, как большой изумруд…
– Ага, – улыбнулась наконец Настя. – Я такая. Круглая, зеленая и холодная… Но раньше я была и другой. Поэтому для вас, Олег, я смогу быть разной. Недолго, наверное, но зато совсем такой, какой вы захотите. Такая игра…
– Настя, милая, я слишком стар для подобных игр…
– А вот чепухи-то не надо говорить! – рассердилась женщина. – В зеркало бы поглядел, что ли. Вон оно, на стенке висит. Если боитесь, так так и скажите. Я – чего же тут не понять – сама боюсь.
– Настя, Настя, – пробормотал Олег. – Ну как же тебе, девочка, объяснить то, чего я и сам-то себе объяснить не могу…
Четыре подруги свободно расположились в низких креслах в гостиной просторной Светиной квартиры. Пятая – Любаша сидела на краешке, выпрямив спину. В юности она серьезно занималась бальными танцами и с тех пор сохранила вполне балетную осанку. Впрочем, одновременно прямая спина отвечала и какой-то детали ее внутреннего устройства.
– Я пока не знаю, что именно, но что-то делать все равно надо! – решительно заявила Ирка, качая ногой в пушистой тапке. – Сколько уже времени, как она пропала?