Детдом
Шрифт:
– Нет, – упрямо сказала Ирка. – Я понимаю, но – без кавказца. Я бы, если уж решилась, одна жила.
– Почему же так, Ира? – осторожно спросила Света. – Мне казалось, ты одиночества как раз не любишь. Ты же привыкла всю жизнь заботиться о ком-то. Что б ты одна-то делала?
– А ничего! – ответила Ирка. – Приходила бы с работы и на диване валялась… Ты только пойми, Светка, ну хоть попробуй понять: я же за всю свою жизнь никогда, ни одного самого маленького времени не ела то, что хотелось съесть, одежды не покупала такой, какую мне хотелось бы носить, не делала того, чего бы мне самой, лично хотелось. У меня это уже внутри сидит, в кожу, в мозги въелось. Прихожу в магазин или на рынок, и сразу автоматически прикидываю, чтобы подешевле и практично. Двадцать пять лет супы да каши каждый день варю, потому что – сытно и дешево. Терпеть эти супы не могу, да и с каш вон, давно расперло так, что на бочку похожа…
– Так готовь другое что…
– Ну так у Володи же работа физическая, ему много есть надо. Он после
– Ирка, да ты ж неплохо бухгалтером зарабатываешь! – удивилась Светка. – И Володя, насколько я знаю, не тунеядствует, и когда не пьет, все в дом несет.
– Когда не пьет… Вот именно! – скривившись в гримасе, воскликнула Ирка. – А почем я сказать могу, когда он пьяный будет, когда – трезвый! Столько лет, и все равно – не угадаешь. Все время боюсь, все время беды жду не разбери поймешь откуда. Каждый день, каждый вечер, изо дня в день, из года в год: по ночам вздрагиваю да кошмары смотрю, по утрам саму блевать тянет, как будто с похмела. От запаха этого вечного меня просто колотун бьет, бывает даже мерещится там, где и нет ничего. Хоть в бухгалтерии у нас, где вообще одни тетки. Анджа говорит: нюхательные галлюцинации у сумасшедших – самые страшные, прогноз плохой. А какой у меня прогноз? Даже если и есть сегодня деньги вроде бы лишние, я их в комод прячу, на черный день, потому что как знать – что завтра будет? Напьется или не напьется, принесет денег или не принесет? А если вовсе сляжет, с ума спрыгнет, или цирроз? Не молодеет ведь мужик. От алкоголизма сразу-то не помирают, на одни лекарства денег сколько нужно. И уход, мне ведь не разорваться. Вон ты же сама про Романа рассказывала. И Люську еще три года как минимум тянуть… Как потратить теперь на что-нибудь красивое, веселое, без чего обойтись можно? Страшно! И Никитка еще… Как поругается с очередной бабой, так куда же – домой возвращается, к Люське в «детскую» комнату, а она же взрослая уже девушка, лечь, раздеться, всякое такое, а он вообще мужик, пока нету – она его и забыла почти. Да как придет, от него еще и чужой бабой пахнет. И в одной комнате! Тут сразу такое начинается – шум, гам, вдрызг гормоны, как Анджа бы сказала, едва до драки не доходит, а кому мирить? – мне, конечно, мои дети-то! По уму, конечно, надо бы, чтобы Никитка с Володей в одной комнате, а мы с Люськой – в другой, да только как Володе-то такую свинью подложить, ведь Никитка-то ему и вовсе никто, не родной? Он придет с работы, устал, подремать хочет, а Никитка музыку эту свою дурацкую до ночи крутит, и телевизор смотрит. Володя-то и сам не прочь, да он все футбол, новости, да про природу, а Никитке – музыка, боевики да ужастики. Два телевизора – мне и места нет. Я, ты ж знаешь, сериалы всякие люблю, и про любовь, и чтоб пели, и чтоб красиво. Не помню, правда, чтоб хоть один сериал целиком посмотрела. Я же вообще-то аккуратистка, у меня папа военный был, и меня приучил: мне нравится, чтобы все по полочкам разложено, полы намыты, занавески настираны, у каждой вещи – свое место. Какое там! Молодая была – плакала даже от злости: ну никак не получается! Только все разложу, намою, так они сразу р-раз и … там носок вонючий заткнут, тут лужа с ботинок натекла, Вовка пьяный в туалете не спустил, а здесь дети у телевизора орехи грызли и суп ели, так и оставили… Потом уж и стараться перестала. Утешаю себя: хорошо хоть не случилось сегодня ничего страшного, день прошел – и ладно. Вот так каждый день и считаешь все, и думаешь: где порвется? Там или там? Хорошего уж и ждать сил нет. И сделать ничего нельзя, только крутиться и крутиться, как белка в колесе… А вот если бы я вдруг одна оказалась, так я бы все спокойно разложила, просчитала, сделала бы в квартире или хоть в комнате красиво, купила бы себе листьев зеленых и мяса, и хлеба из пяти злаков, чтобы не толстеть, и пирожных со взбитыми сливками, и каждый месяц с получки сразу бы на еду откладывала и на оплату коммунальных счетов, и на остальное покупала какую-нибудь одну обновку не на рынке, а в хорошем магазине. В кино бы сходила, в Вологду бы к тетке старой съездила, подарков отвезла, погуляла бы там, свободная, по улицам, по сторонам поглазела, храмы бы вологодские обошла. Красивые они в Вологде, теплые, утешные, с питерскими не сравнить, я ведь с детства помню, как с бабой Нюрой в церковь к реке ходили… А может быть, и вообще в Швецию или в Данию съездила бы на пароме. Ходила б там вся такая по палубе, в обновках, с перманентом и умной книжкой под мышкой (книжку я бы у Анджи взяла и читала в свободное от экскурсий время). И не снились бы мне никакие кошмары про мужнину пьянку, а наоборот, всякие дорожные впечатления и Ганс Кристиан Андерсен… И зачем мне тут кавказец, разобрать не могу!
– Бедная ты, бедная Ирка! – с искренним сочувствием воскликнула Света. – Да зачем же тянешь-то все это действительно? Бросила бы давно пьяницу своего…
– Да как же я его брошу, – вздохнула Ирка. – Если он-то любит меня все эти годы!
– Что ж это за любовь такая, если пьянка – жены дороже? – возмутилась Светка.
– Да ведь больной он, наследственный, – вздохнула Ирка. – Мне Анджа еще когда объяснила. У него в роду бессчетно этих алконавтов, и какие-то там ферменты уже с Петра 1, наверное, не работают. А лечиться он всегда согласный. Как я что новое в газете вычитаю, или расскажет кто, он – пожалуйста. Не помогает только… Но может, когда и выйдет чего, другие же вылечиваются. Вот я тут недавно прочла: китайская колдунья Же Ме Пу или Ме Же Пуй – не помню…
– Если Жемепу – тогда, наверное, французская… – вздохнула Светка. – Только ведь, Ирка, ни
– Ну, у меня вырезка есть, в записной книжке отложена, – не слушая, продолжала Ирка. – Там и имя точное, и телефоны для записи… А Володя, он всегда согласный. Бывают, знаешь, такие алкаши, все выкобениваются – я, мол, не больной, меня просто не понимают, или там политический строй не устраивает, или жена, или смысла в жизни нет, а сами лежат на диване – и не делают ни черта. Такого бы я и сама в два счета к чертям собачьим выгнала. Но мой-то – не таков. Ни дня за всю жизнь без работы не сидел. Каков бы ни был – проспится и в цех, к половине восьмого. И меня по-честному любит, без дураков. Подарочки мне всегда приносит, как попрошу чего, если не на рогах, сделает обязательно. Говорит: «Ты у меня самая красивая!» – Это я-то, старая баба, бочка-матрешка с дешевой помадой, по морде размазанной! А он так видит! Я бы и сама хотела так любить, да не могу уже. Все замечаю: и что грузный стал, и кожа серая, и ногами шаркает, и пердит… Вот ведь судьба-злодейка как устроила. Пьянство его все до крошки из меня выжгло. Всю любовь и вообще все. Жалость только осталась, ведь без меня-то тут же и пропадет. Убить сразу – и то лучше. А какая из меня убийца? Я даже мышь в мышеловке удавить не могу – жалко, пусть живет…
– Действительно, убийца из тебя, Ирка, никакая… – согласилась Светка, вытерла украдкой углы глаз и неожиданно робким, девчачьим жестом погладила подругу по широкому плечу.
Ирка страстно и с удовольствием всхлипнула и рухнула в Светкины объятия. Ревели обе, трубно, от души, с размахом, как все еще умеют реветь русские бабы.
Глава 13
Трудно поверить, что все совпало именно так. Обычно подобные совпадения бывают не в книжках даже, а в старых фильмах. Потерпел человек крушение на самолете, шел-шел по заснеженной пустыне, совсем уже было замерз, вдруг видит – домик стоит, а в нем окошко светится, заглянул туда, а там – ба! – его давным-давно потерянная женщина, вроде бы даже жена. Как же этот фильм-то назывался? «Два капитана», кажется. Тут любой скажет: в жизни такого не бывает! А вот ведь бывает, да еще как!
Вообще-то он за эти годы почти и не изменился. Ну, вырос еще, конечно, заматерел, все-таки не мальчишка теперь, а мужчина. Но главное осталось прежним. Движения, манера говорить, смотреть исподлобья, странный, в полуприседе оборот через плечо. Придурок остался Придурком. Спутать его невозможно ни с кем.
Понятно теперь, почему никто из боевиков, и никто из воров не мог отыскать его тогда, много лет назад. Его просто не было в России. Мексиканский археолог спрятал его, а потом как-то увез его с собой, сделал из Кешки-Придурка – Кая.
И надо же так сложиться, что приехав обратно в Россию, Кешка попал не куда-нибудь, а именно в эту конкретную музыкальную группу, которой как раз и заинтересовалась продюсерская фирма, имеющая с ним совместные дела и проекты. Именно для «Детдома» Кешка сыграл ловкого и сексуального Маугли с Красным Цветком, по которому теперь, после выхода клипа, стонут девчонки по всей России и к которому выстраиваются в очередь режиссеры и продюсеры русских боевиков. Уникальный юноша – сам по себе проект.
Поняли теперь. Но он-то, Алекс, догадался, знал об этом еще много лет назад. Он приютил, он кормил, он учил, он создал для них Кешку-Маугли. А ведь они еще не знают главного. Кай – кей. Мальчик-ключ. Вспомнил ли он что-нибудь о кладе, который завещал ему его отец, вор по кличке Большой Иван? Глупый вопрос. Вспомнил наверняка, иначе не приехал бы в Россию после стольких лет! Какие же конкретно планы у Кешки-Придурка-Кая? Почему он прыгает на сцене вместе с этой ублюдочной детдомовской мелюзгой и вообще ведет себя так, как будто никакого клада не существует? Может быть, за сокровищем отправился кто-нибудь другой? Кому мог довериться Придурок? Странная женщина Анжелика (их пути прежде пересекались несколько раз, и он легко узнал ее – за прошедшие годы она почти не изменилась, только волосы над высоким лбом стали почти седыми) здесь, на месте. А вот где археолог? Ни в зале на концертах, ни за кулисами его не было видно. Но должен же он был поздравить воспитанника с успехом! Это следует выяснить немедленно.
И действовать, действовать, действовать! Этот удивительным образом предоставленный ему шанс завладеть сокровищем Большого Ивана – наверняка последний. Другого уже не будет…
– Я принес диктофонную запись, Антон. Если захочешь, можешь прослушать ее потом. Правда, там довольно плохо слышно, так как почти рядом с диктофоном Георгий настраивает свою цитру.
– Хорошо, оставь, я послушаю. Но расскажи сам, как ты понял.
– Дело гораздо интереснее, чем можно было предположить. И, кажется, пахнет большими деньгами.
– Деньгами? Что ты имеешь в виду? Прибыль от их проектов?
– Совсем нет. Тот, кого они называют Каем, на самом деле не американец, а русский. То, что он плохо говорит, ничего не значит, просто он в детстве был умственно отсталым, как и они все. На том, по всей видимости, и сошлись. Но Кай не просто русский американец и талантливый танцовщик. Сейчас ты можешь надо мной смеяться, Антон, но потом сам послушаешь и скажешь. В общем, дело в том, что этот Кай знает, где спрятан какой-то очень ценный клад, главное в котором – некий крест с драгоценными камнями из города Полоцка. Я уже заглянул в Интернет и, представь себе, сразу узнал, что этот крест действительно существовал, сделан был в 12 веке, пропал в 1941 году, а цену ему теперь никто и определить не возьмется, кроме специалистов, потому что кроме всего прочего – он еще и церковная святыня, и церковь, надо думать, за него ничего не пожалеет.