Детектив для уютной осени
Шрифт:
Кант засмеялся:
– Есть заблуждения, которые нельзя опровергнуть. Впрочем, мы утомляем фрейлейн. Что вы намеревались у меня узнать?
– Девушка, – начала Мура. – Ваш… коллега Фридрих Бессель говорил о девушке, которую нужно найти.
– Ах, да, да.
– Кто она?
Кант немного подумал.
– Все же очень холодное утро сегодня, – проговорил он задумчиво. – Буря принесла с собой холод. Так часто бывает в наших краях.
Он не пошевелил и пальцем. Раздался легкий хлопок, потом треск, и пламя побежало по сухим поленьям в камине. Вспыхнуло сразу, весело и сильно, словно огонь только того и ждал.
– Я уже видел этот фокус, – пробормотал Меркурьев.
– Нам привычнее с огнем, – пояснил Кант. – Мы жили, а рядом горел огонь – свечи, камина или печки.
Он протянул к камину сухие ладошки.
– Итак, девушка, – продолжил он задумчиво. – Она здесь, и она хранительница дома. Видите ли, мои юные друзья, сей дом не просто помещение под крышей. Это обиталище. На этом месте дом был всегда. Он неоднократно перестраивался, но я запомнил его именно таким. И его нужно сохранить, чтобы не произошли фатальные и трагические изменения. Мы со своей стороны тоже прикладываем усилия, но этого мало. Вам также придется приложить.
– Мы бы приложили, – сказал Меркурьев. – Если бы знали к чему.
– Нужно найти хранительницу и оберег. Соединенные вместе, они выправят положение. Точнее, даже не положение, а некий наметившийся перекос.
– Я ничего не понял, – признался Меркурьев.
– Как ее найти? – спросила Мура.
– Положение хранительницы передается по наследству, – сообщил Кант, пожалуй, печально. – Это единственное, что я могу сказать. Ищите наследницу дома.
– Подождите, – перебил философа Меркурьев. – Наследницу? Дочь Захарыча, что ли?
– Возможно.
– Но она живет в Москве уже тридцать лет!
– Откуда ты знаешь? – прошипела Мура.
– Оттуда, что Захарыч ее тоже ищет и найти не может.
– Она здесь, – сказал Кант. – Среди нас. Времени осталось маловато, и нужно спешить.
– Я в пятый раз слышу разговоры про то, что времени мало, – сердито заговорил Василий Васильевич. – Что это значит? Когда стрелки пробьют двенадцать, дом превратится в тыкву, а кучер в крысу?
– Примерно так, – согласился Кант. – Если в определенный момент наследница не заявит свои права, дом исчезнет сразу на всех осях – из времени и из пространства. Его обитатели погибнут.
– Когда? Сколько у нас времени в запасе?
– Как только ноябрь сменится декабрем. Декабрь – самое трудное время.
Меркурьев попытался вспомнить, какое сегодня число, и не смог.
– А камень? – спросил он. – Кто его попер?
Кант неожиданно засмеялся мелким, приятным смехом.
– Я не в силах, – он опять развел руками. – Не в силах ответить на этот вопрос. Вам придется установить истину самолично, без моего вмешательства. Вы забавный молодой человек. Вы не верите в меня, но хотите, чтобы я разрешил все ваши затруднения! Что-то еще, фрейлейн?
Мура поднялась и прижала руки к груди.
– Спасибо вам, господин профессор, – сказала она. – Я… мы постараемся.
– Я всегда утверждал, что женщины способны на многое, – заметил Кант. – Хотя удел женщины владычествовать, а мужчины – править. Владычествует страсть, а правит ум.
Мура сделала что-то вроде неловкого книксена и потянула Василия Васильевича за рукав.
– Ступайте, – сказал Кант, доброжелательно кивая.
– И еще я не понял, – пробормотал Меркурьев на прощание, – при чем тут Полинезия?
Кант опять засмеялся, а Мура вытолкала Василия Васильевича в коридор.
– Что ты к нему привязался? – прошипела она за дверью. – Что ты хочешь, чтобы он тебе сказал?! Преступник такой-то, имя, фамилия и отчество, деяния подпадают под статью за номером таким-то УК РФ? Изумруд украден лицом сяким-то, прописано лицо там-то и там-то?..
– Хорошо, если бы он это сказал!..
– Откуда ты знаешь про дочь хозяина?
– Он сам мне рассказал. Подожди секунду.
Сбежав с лестницы, Василий Васильевич подошел к готическому окну. Давеча он поставил на подоконник «Философию Канта» в самом углу.
Сейчас «Философия» лежала на столе раскрытая, страницами вниз.
– Я даже смотреть не стану, – вздохнул Василий Васильевич, а Мура взяла книгу и заглянула. – Страница пятьдесят семь. «Философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий!» Точно?
– Точно.
– Нет, вот скажи мне, при чем тут Полинезия?
В это время со стороны гостиной послышались шаги и в вестибюль вышел хозяин.
– Василий Васильевич, – сказал он, словно долго искал Меркурьева и наконец нашел. – Подойди к телефону, сделай милость. Тебя все утро спрашивают, а я не знаю, где ты есть?
Очень удивленный, Меркурьев подошел к конторке вишневого дерева, где лежал увесистый гроссбух с именами постояльцев и стоял допотопный телефон с толстым шнуром в оплетке из крапчатой ткани. Меркурьев потрогал шнур и приложил к уху тяжелую эбонитовую трубку.
– Василий, привет, – сказал в трубке незнакомый голос.
– Привет, – ответил Меркурьев осторожно.
– Это я, Крис.
– Слушай, куда ты пропала?! – во весь голос заорал он. – Мы даже волноваться стали!
– Ты можешь приехать? Сюда, в город?
– Когда?
– Прямо сейчас. Ну, или когда сможешь!.. Нам нужно с тобой поговорить.
– Кому вам? – уточнил Василий Васильевич. – Ладно, потом расскажешь. Приеду, конечно, говори – куда.
– Мы будем ждать тебя в зоопарке возле бегемота, – продолжала Кристина так же быстро. – Приезжай один.
Меркурьев вернул трубку на рычажки, повернулся и нос к носу столкнулся с Лючией. Муры не было видно.
– Вы собираетесь в город? – спросила красавица, и голос ее, низкий, переливающийся, словно теплый бордовый шелк, опять ошеломил его.